Я попытался вернуть его к реальности:
– Мы в судовом лазарете, Боб. Рядом с тобой я и лейтенант Сэксон. Мы не бросим тебя…
Врач сделал Бобу инъекцию, он закрыл глаза и почти сразу заснул. Перед этим Боб Эсков все же прошептал несколько слов:
– Глубинное опьянение… Я знал, что не справлюсь с ним.
Лейтенант Сэксон сокрушенно покачал головой.
– Жаль, конечно, но…
– Вы хотите сказать, что его отчислят?
– Повышенная чувствительность к давлению – это серьезно. Извини, Иден, но тебе пора возвращаться к своим ребятам.

3
ИДУ НА РЕКОРД!

На глубине двести метров за бортом была кромешная тьма. Мощные прожекторы подводной баржи не освещали даже всей ее палубы. На лучи высоко поднявшегося солнца не было и намека, лишь вдалеке, в расплывчатом ореоле, мерцало табло с цифрами на носовой надстройке.
У меня сильно кружилась голова. Подташнивало.
Что было виной этому – давление или несчастный случай с моим другом Бобом Эсковом? Я оставил его в лазарете и продолжил сдачу норматива, но мысленно я был вместе с ним.
Стараясь хотя бы ненадолго забыть о случившемся, я поплыл по направлению к носовой надстройке, где мне в очередной раз предстояло нажать на кнопку под своим номером.
Нас осталось всего семнадцать человек – остальных либо дисквалифицировали врачи, либо они сами решили не испытывать судьбу. Были и такие, которые попросту потеряли сознание, как Эсков.
Из моей прежней команды погружения продолжали всего двое – я и еще один парень. Пятнадцать человек представляли другие команды. В их числе был Дэвид Крэкен и его дружок из Перу – Илэдио. На них с ненавистью поглядывал курсант-капитан Фэрфэйн. Он тоже не выбыл из борьбы.
Я опередил всех и, сохраняя хорошую скорость, устремился к цели. Давления я не ощущал – наверное, потому, что мое внутреннее давление тоже сильно повысилось. Булькающий и шипящий акваланг исправно снабжал кислородом легкие. Умные химические фильтры вытягивали из воды хлор, азот и двуокись углерода, исключая риск отравления или кессонной болезни – страшного последствия пребывания на глубине, от которого погибли и стали калеками многие подводники прошлого.
На меня давил столб воды высотой двести метров, но мое тело легко справлялось с ним, я вообще не чувствовал давления. Правда, я чувствовал себя дряхлым, обессиленным, изношенным – не знаю отчего. Из меня как будто выжали всю энергию. Каждый взмах обутой в ласту ноги, каждое движение руки давались мне с невероятным трудом. Сделав один гребок, я не представлял, откуда у меня найдутся силы на следующий. Мной овладевало непреодолимое желание прекратить борьбу и дрейфовать в черной бездне…
И все же я находил силы. Мало-помалу расплывчатое пятно света на носу стало приближаться, приобрело более четкие очертания. Я стал различать ряды светящихся цифр на табло. На ощупь отыскал кнопку и увидел, как мой номер мигнул «и погас. После этого я развернулся и, ориентируясь по направляющему линю, поплыл обратно.

Двести семьдесят метров.
Двухсотметровый рубеж преодолели всего одиннадцать человек. Шестеро из них были отсеяны после медицинского осмотра и экспресс-анализов. В числе отсеянных оказался Илэдио – электрический стетоскоп лейтенанта Сэксона обнаружил аномалию в работе его сердца. Несмотря на все возражения, перуанец был отправлен в лазарет.
Нас осталось пятеро, но как только в шлюз вновь хлынула вода, у двоих обнаружились признаки коматозного состояния. Спасательная команда в жестких скафандрах эвакуировала их через аварийный шлюз. А мы опять услышали жужжание моторов, открывающих створки люка, и шагнули в черный зев океана.
Мы – это три человека. Я сам, Роджер Фэрфэйн – усталый, раздраженный, но полный мрачной решимости, и Дэвид Крэкен – дитя Маринии.
Теперь носовая надстройка полностью скрывалась в темноте. Тратя последние силы, я стал продвигаться вперед, стараясь не упускать из виду слабо мерцающий направляющий линь, – как тускло, как уныло фосфоресцировала его поверхность!
Мне казалось, что я плыву в густом, вязком желе. Плыву уже несколько часов, почти не продвигаясь к цели. Неожиданно впереди мелькнули светлые блики – где-то далеко едва различимо горели огни – на поверхности носовые огни баржи видны за несколько миль, а на глубине в двести с лишним метров их яркости хватает на несколько метров. На их фоне я увидел чьи-то странные, причудливые силуэты…
Таинственных силуэтов было два. Я долго вглядывался в них утомленными глазами и наконец понял, что это Крэкен и Фэрфэйн. Они покинули шлюз на пару секунд раньше, погасили свои номера и возвращались обратно.
Курсанты проплыли мимо, даже не удостоив меня взглядом. Я отчаянно заработал руками и ногами. Когда я нажал на свою кнопку, Крэкен и Фэрфэйн уже скрылись в темноте.
Проделав половину обратного пути, я снова увидел своих сокурсников.
И вдруг… вдруг я понял, что силуэты принадлежат не людям!
В воде рядом со мной передвигалось что-то непонятное. Я всмотрелся.
Рыбы. Десятки маленьких рыбок, собравшись тесной стайкой, пересекали мне дорогу.
В водах близ Бермудских островов рыбы встречаются даже на глубине трехсот метров. Мне показалось странным, что эти рыбешки чем-то напуганы. Держась одной рукой за линь, я тупо смотрел на них и не мог понять, что происходит. Потом я повернулся и посмотрел туда, откуда появились стайки.
Я увидел нечто такое, во что с трудом можно было поверить.
Очень смутно виднелись очертания релингов Горизонтальные стальные прутья, образующие ограждение вдоль бортов судна. (Примеч. пер. )

вдоль борта нашего судна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54