И те самоеды, что слезли-было с
судна, вновь поднялись на него, стали у фальшборта, взволнованные, шум-
ливые, враждебные. Тот, что влез первым, - вдруг раскис и заплакал,
по-бабьи гугниво. Начальник спросил его: - "В чем дело, чего ты хочешь?"
- Тогда зашумели все самоеды, и тогда узналось, что этот самоедин, проз-
нав про стоянку судна, приплыл на еле из-за сотни верст, из своего ста-
новища, - что в прошлом году он заказал привезти себе из Европы десять
семилинейных ламповых стекол - и ему привезли семь десятилинейных, он
ждал стекол целый год, - он будет ждать еще год, - но - чтобы обяза-
тельно ему их привезли, иначе он не хочет России, она ему не нужна, ему
все равно - леший там или царь, ему нужно десять семилинейных, а не семь
десятилинейных, - и тогда он отдаст эти семь десятилинейных! - На судне
не нашлось семилинейных стекол, но нашлась двухлинейная жестяная лампоч-
ка со стеклами, ее отдали самоедину. И еще на складе оказалась коробка с
гривенничными компасами, такими, какие матросы любят вдевать в петлицу
вместо брелока к часовой цепочке: каждому самоедину был дан такой ком-
пас. - Тогда капитан крикнул с мостика, облегченно и с напускною стро-
гостью: - "Эй, тылки-вылки, марш с корабля, живо!" - И самоеды с лов-
костью обезьян посыпались за борт на свои елы. Третий отревел гудок,
загремела лебедка, принимая якорь.
Через час земля исчезла во мраке, была уже ночь и в облаках серебрела
луна. Здесь был ветер, разводил волну; судно, покряхтывая, ложилось на
волны, на бак заплескивалась вода, иногда в такелаже начинал ныть ветер.
Судно замерло в ночи. На капитанском мостике в рулевой стояли вахтенный
матрос и штурман. На румбе был юг, кругом были холод и мрак.
- Через неделю дома! - сказал матрос.
Начальник у себя в каюте писал вахтенное донесение. Рядом в каюте
младшие сотрудники пели песни в предчувствии земли, Москвы. - А самое-
дин, тот, что год ждал семилинейных стекол, шел в этот час обратно к се-
бе в становище. За пазухой у него были лампа и компас, за плечами висела
винтовка системы Браунинг. Лед сгруживался у берегов; когда по пути
вставали большие ледяные поля, самоедин вылезал на лед, взваливал себе
на голову свою елу и шел пешком, - потом опять плыл по воде. О полночь
он устроился спать на берегу, на снегу; за пазухой у него было сырое
оленье мясо, он поел его; потом лег на снег, поджав под себя ноги, прик-
рыв себя елой. Лампочку, чтобы не раздавить, он поставил в сторонку. -
И в этот же час - еще за полтысячи верст к северу - на Шпицбергене,
на жилом Шпицбергене, в Айс-фиорде, в Коаль-сити, на шахтах - одиночест-
вовал инженер Бергринг, директор угольной Коаль-компании. Здесь не было
тумана в этот час и была луна. Домик прилепился к горе ласточкиным гнез-
дом; вверх уходили горы и шел ледник; гора была под домиком, и там было
море, и там, на том берегу залива, были горы, все в снегу, - была луна и
казалось, что кругом - не горы, а кусок луны, луна сошла на землю. Была
невероятная луна, диаметром в аршин, и блики на воде, на льдах, на снегу
казались величиной в самую луну, сотни лун рождались на земле. И над
землей в небе стояли зеленоватые столбы из этого мира в бесконечность -
столбы северного сияния, они были зелены и безмолвны. Домик был постро-
ен, как строят вагоны, из фанеры и толи, привезенных с юга, потому что
на Шпицбергене ничего не растет, и он был величиной в русскую теплушку:
такая теплушка прилипла к горе. И все же в домике было четыре комнаты,
кабинет был завален книгами и там стоял граммофон, а в конторе стоял ра-
дио-аппарат, и в каждой комнате было по кафельному маленькому камину. -
Человечество не может жить на Шпицбергене - север бьет человека, - но
там в горах есть минералогические залежи, там пласты каменного угля идут
над поверхностью земли, - и капитализм. - -
- - ночь, арктическая ночь. Мир отрезан. Стены промерзли, - мальчик
круглые сутки топит камин. За стенами - холод, то, что видно в окно, -
никак не земля, а кусок луны в синих ночных снегах, и Полярная звезда
прямо над головой. Инженер Бергринг долго слушал граммофон, мальчик при-
нес новую бутыль виски, - инженер Бергринг подошел к окну, там луна сош-
ла на землю. В это время в канторе радио вспыхнул катодною лампочкой, -
оттуда, из тысячи верст, из Европы, зазвучали в ушах таинственные, кос-
мические пуанты и черточки: - ч-ч-чч-та-та-тсс... - -
Глава первая.
"Станция 18. <фи>76°51', <лямбда>41°0 mt, 5 ч. 0 м. 22-VIII.
Станция пропущена ввиду большого шторма. Ветер 6 баллов, волнение 9,
судно клало на волну на 45°.
Станция 19. <фи>77°31', <фи>41°35', 372 mt, 13 час. 0 м. 22-VIII.
Подводные скалы с зарослями баланусов, гидроидов, асцидий и мшанок.
Тралл Сигсби дважды. Оттертралл. Результаты: очень много Hyperammina
subnodosa, Ophiura sorsi, много трубок Maldanidae, Ampharetidae, много
Eupagurus pulescens, один экз. sabinea, 7 - carinata. В илу найдено до
20 видов корненожек, кроме Hyperammina преобладает Truncatulina
labatula. Обильный мертвый ракушечник, при полном отсутствии живых мол-
люсков.
Станция 20. <фи>77°55', <лямбда>41°15', 220 mt, 0 ч. 40 м. 23-VIII.
Из-за льда драгажных работ не было.
Станция 20-bis. <фи>77°50', <лямбда>40°35', 315 mt, 4 ч. 15 м.
23-VIII.
Станция была сделана сейчас же по выходе из пловучего льда. Драга с
параллельными ножами. Шестифутовый тралл Сигсби.
...............
Эти станции - за тысячу верст к северу от полярного круга, в штормах,
во льдах, без пресной воды, в холоде - были единственной целью экспеди-
ции в Арктику для биолога профессора Николая Кремнева, начальника Русс-
кой полярной экспедиции, - для того, чтобы через два года, вернувшись с
холодов, в Москве, после суматошного дня, после ульев студенческих ауди-
торий, человеческих рек Тверской и лифтов Наркомпроса на Сретенском
бульваре - пройти тихим двором старого здания Первого московского уни-
верситета, войти в зоологический университетский музей и там сесть в
своем кабинете - к столу, к микроскопу, к колбам и банкам и к кипе бу-
маг.
1 2 3 4 5