Знаете ли вы, что я сочинил автобиографию? Это равносильно самоубийству. Так что отбросим в сторону счеты — мы квиты, я вам ничего не должен.
В ответ дружно загалдели:
— Хочешь дешево отделаться! Какое же это самоубийство? Это как если бы обжора бросился поедать шар-рыбу, отравился и умер — разве можно считать подобную смерть проявлением, скажем, его пессимизма? Сочиняя автобиографию, ты прославлял себя и вовсе не думал, что можешь погибнуть от собственного пера. Нет уж, отдавай нам свою жизнь, отдавай!
— Ну, теперь, кажется, конец! — Писатель стиснул
кулаки и, совершенно растерявшись, забегал перед дверью то влево, то вправо.
Послышался голос бородача:
— Теперь я готов объявить свой приговор. Ваша душа должна будет воплотиться в...
Писатель повернулся к нему, приняв умоляющую позу:
— Господин директор, прошу вас прежде выслушать меня. Я сполна изведал всю горечь, что таится в судьбе литератора. Когда-то я стремился в мечтах к мирской славе, знатности и богатству, но теперь оставил эти фантазии. Я осознал, что я закоренелый грешник, но прошу вас явить милосердие и не карать слишком строго. Накажите меня тем, что возвратите мне обличие писателя!
Бородач изумился:
— Снова писателя? И вы не боитесь, что кто-то потом потребует вашу жизнь?
Толпа во дворе сверлила Писателя широко раскрытыми глазами.
— Но я не буду ничего сочинять, я буду только переводить, это ведь не так опасно для жизни? Причем буду переводить буквально, чтобы ненароком не отойти от смысла оригинала. Например, я дам более точный перевод названия американскому роману «Унесенные ветром» — «Зашагавшие после апоплексического удара». И я не позволю себе назвать эпопею Мильтона 2 «Сказанием слепца о падении Сучжоу и Ханчжоу», хотя прекрасно помню поговорку: «На небе рай, а на земле Су и Хан»,— да и поэт действительно потерял зрение. И вообще я буду стараться во всех затруднительных случаях прибегать к транскрипции. Ведь мы и сейчас пишем юмор, «ломаньтикэ» (романтика), а если этот способ распространить шире? Читателю будет казаться, что он держит в руках оригинал, и уж тут жизни персонажей ничто угрожать не может... Но если и это не годится, я займусь не переводами, а
сочинением драм на исторические сюжеты. В героях недостатка нет — тут и полководцы Гуань Юй и Юэ Фэй, и несчастные императорские жены Ян-гуйфэй и Чжаоцзюнь. Все они давно умерли, и если второй раз умрут на сцене, меня не смогут обвинить в покушении на их жизнь. В самом крайнем случае я займусь переделкой пьес Шекспира. Однажды он приснился мне, уважаемый мой предшественник... Пожаловался, что у его персонажей слишком долгая жизнь — прошли сотни лет, а они все не сходят со сцены. Просил меня проявить сострадание и прикончить их по возможности безболезненным способом. Нанести, как говорят на Западе, удар милосердия. Очень, очень убедительно просил старик.
— Я пришел к окончательному решению,— вновь заговорил бородач.— Слушайте все! Сочинение автобиографии действительно нельзя рассматривать как попытку самоубийства, но ведь и юбилейная статья не имела в виду сократить дни юбиляра. Следовательно, одно как бы покрывает другое и писатель с капиталистом, можно сказать, в расчете. Но автор, лишивший жизни персонажи своих книг, должен быть наказан. Он заслуживает быть превращенным в героя романа или пьесы какого-нибудь писателя, чтобы на собственной шкуре испытать, каково это — быть ни живым ни мертвым. Проблема в том, что подходящих для этого писателей слишком много, кого из них предпочесть? А, знаю, знаю! В мире живых есть один молодой литератор, который собирается сотворить беспрецедентно новаторское, «комплексное» произведение — роман в пяти действиях и десяти картинах с использованием фельетонного синтаксиса, а также рифм и размеров модернистской поэзии. Все уже приготовлено — бумага, чернила, перо, он ждет лишь прихода вдохновения. Вот и мы дождемся этого «священного мига» и тогда запустим в голову литератора наш подарочек. Господин писатель, вам, как никому другому, пристало быть героем этого сочинения! Вы же гений, а ваш преемник собирается изобразить в своей книге жизнь и психологию гения.
Послышался чей-то сиплый голос:
— Господин директор, кажется, упомянул сексологию? Если молодой автор интересуется этой стороной жизни гениев, нашему супостату крупно повезло!
И он сердито ткнул пальцем в сторону Писателя.
Бородач рассмеялся:
— Вы можете быть спокойны. Этот молодой человек — достойный преемник нашего автора. Все его персонажи — не живые и не мертвые, так что о сексе не может быть и речи.
— Одобряем! Да здравствует справедливый начальник! — радостно кричали в толпе. Наш Писатель сделал последнюю безнадежную попытку оспорить приговор:
— Господин директор! Я давно уже перестал помышлять о своих личных выгодах и потерях. Я найду в себе силы превозмочь все, что мне выпадет на долю. Но вы не должны наносить оскорбления искусству! Тот молодой литератор ожидает священного мига, а вы хотите преподнести ему «подарок» из преисподней. Ему вдохновение потребно, а не бесовское наваждение! Вы можете заставить страдать меня, но играть злую шутку с возвышенным, ни с чем не сравнимым искусством — нет, на это я не могу согласиться. Да и союз писателей, узнав об этой истории, не преминет выступить с протестом.
— И вам следует успокоиться. Вы вполне подходите для этой роли. Ведь сказано: «Божества суть те же бесы, только более совершенные»,— парировал директор. Писатель, который давно выкинул в отхожее место все старинные книги, не мог решить — действительно в них есть такое высказывание или его придумал директор, а потому почел за благо не раскрывать рта.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11