Этот ответ не удовлетворил Виргинию.
— Я не думаю, чтоб они совершили какое-нибудь преступление. Правда, они вас не любят, больше того, ненавидят, об этом ты лучше меня знаешь, но вряд ли они могли сделать что-нибудь такое, что...
Осеп молчит. Виргинии его молчание показалось страшным; ей не хватило воздуха, и она глубоко вздохнула.
— В самом деле, есть что-либо серьезное?
— Выясним, узнаем...
— Значит, они арестованы просто по подозрению?
Осеп медлит с ответом.
— Почти что... Да, отчасти...
Озадаченная Виргиния с недоумением смотрит на мужа:
— Осеп, я тебя не понимаю. Ты уклоняешься от прямого ответа. По-видимому, что-то есть, но ты хочешь скрыть от меня. Да... Почему ты не смотришь на меня?
Осеп поворачивается к ней лицом.
— Скрывать нечего. Ведь я же сказал тебе — следствие все выяснит.
— Но в чем же их подозревают? Нельзя узнать? Я думаю, они невинны и вряд ли...
— А ты можешь поклясться, что они невинны? — спросил Осеп, приподнимаясь, и тотчас же пожалел, что задал этот вопрос (какая была необходимость в этом?).
Виргиния растерялась.
— Я?.. Поклясться?.. Но кто знает... Во всяком случае, я думаю, что они не сделали ничего такого, чтобы... А ты? Неужели ты думаешь, что они сделали что-нибудь дурное?
— Я же сказал — следствие выяснит,— ответил Осеп на этот раз очень мягко, чтобы не взволновать жену, и стал одеваться.
Но Виргинию не успокоил его тон.
— Тем не менее, я все же не понимаю... Это — партийная тайна? Да?
— Пока что — да!
Замолчали. Осеп продолжал одеваться, а Виргиния отдернула занавески, присела на край кровати и, сложив руки, смотрела на мужа. Смотрела широко раскрыв глаза, чужим взглядом, словно впервые видела его. Смотрела, затаив дыхание. Ее полная грудь судорожно вздымалась и опускалась, а лицо было красно, как мак. Осеп продолжал сосредоточенно одеваться.
— Послушай, Осеп,— у Виргинии неожиданно изменился голос.— Я хочу спросить тебя.
Голос у нее прерывается и дрожит.
— Да, слушаю.
Виргиния колеблется...
— Когда-нибудь в своей жизни, теперь или раньше, на Северном Кавказе или еще где-нибудь, по долгу службы...— ее голос снова дрожит,— ты убивал кого-нибудь?
Осеп поднимает голову.
— Что за вопрос?
— Мне интересно!
— Предположим — да. Дальше?
— Я прошу тебя говорить правду.
— Правду? — протягивает Осеп, бросая взгляд на исказившееся лицо жены.— Ты знаешь, что революционер обязан делать все.
— Даже убивать человека?
— Да, если это необходимо
Виргиния поняла, что муж не шутит, как любил это делать иногда. Особенно поразил ее его голос: он звенел, как сталь. До этого момента она никогда не задавала мужу подобных вопросов: не было для них повода. Случались расстрелы, но они не трогали ее, она считала, что во время революции это неизбежно. Ведь еще в гимназии Овнаньяна, когда они изучали историю Великой французской революции, учитель говорил о казнях, да и сама она раньше сознавала их неизбежность. Но только сейчас, казалось, у нее раскрылись глаза, и она почувствовала ужас перед наказанием, грозящим ее братьям. Сколько людей так же, как и ее братьев, арестовывали, осуждали и расстреливали, сколько жен лишились мужей, сколько матерей — сыновей, сколько сестер — братьев, сколько детей — отцов! И во имя чего все это? Благополучия людей! Странно: во имя благополучия одних людей лишать жизни других! Этого она не могла понять. Прежде как будто понимала, но теперь — нет!
— И эти убийства совершаются во имя благополучия людей? — вдруг обратилась она к мужу.
Виргинии трудно найти нужные слова, чтобы выразить свою мысль. Она на минуту задумалась, умолкнув, потом набралась решимости:
— Это все так, но... Во всяком случае, убивать... Я думаю... человек человека.,. Нет, не понимаю... О, если бы я знала, что ты принимал участие в убийствах, то я... то я не знаю, что бы сделала!..
На минуту воцарилось молчание.
Осеп взглянул на взволнованное лицо жены.
— Что бы ты сделала?
— Что? — Виргиния растерялась.
Конечно, если бы выяснилось, что Осеп принимал участие в убийстве людей, как же она после этого могла оставаться с ним... Но нет. Осеп не может убить человека! Никогда она этому не поверит!
— Но ты, конечно,— Виргиния кладет руку на плечо мужу,— ты никогда не... Я только так спросила тебя...
И улыбка кривит ее губы.
Осеп молчит.
— Теперь, что касается Рубена и Сурена,— продолжает Виргиния,— я хотела бы только знать, в чем их вина?
— Я же тебе сказал — следствие все выяснит,— сухо ответил Осеп и, надев кожанку, не умывшись и не выпив .чаю, вышел из дому.
Виргиния так и не получила ответа на свой вопрос. Ей стало страшно.
Что будет, чем все это кончится?
То были тяжелые, неспокойные дни. День и ночь бушевала вьюга. И вместе с неутихающими порывами ветра в маленьком городке вихрились темные слухи. Неспокойны были горожане, неспокойны были и большевики. Что-то будет?..
Запрещено было хождение по улицам после восьми часов вечера. По ночам с порывами ветра доносился шум куда-то мчавшихся автомобилей. Вз-зз... «Бегут»,— шептали горожане, сидя у себя в домах с наглухо запертыми дверями, и не решались выглянуть на улицу. Ночь, темно, опасно!.. Но с наступлением рассвета они быстро вскакивали с постелей, в одном белье подбегали к окнам —ушли или нет? Боязливо выглядывали и каждое утро видели одно и то же — полусонных красноармейцев-часовых в буденовках со звездой, устало прохаживающихся по улице, или развеваемые ветром красные флаги на соседних домах. Нет, они еще здесь... И осторожно, один за другим, выходили на улицу лавочники, ремесленники.
1 2 3 4 5 6 7 8