ТОП авторов и книг ИСКАТЬ КНИГУ В БИБЛИОТЕКЕ
Несколько успокоенный тем, что все подчиненные налицо, Боянджиу снова повернулся спиной к орущим крестьянам и продолжал отступление по огородам в более спокойном темпе, рассчитывая соединиться со своим воинством где-нибудь в безопасном месте. Придя в себя, он подумал:
«Хорошо еще, что винтовки не были заряжены, а то эти бандиты перестреляли бы нас».
Пока жандармы улепетывали, потирая шишки и ушибленные бока, крестьяне обсуждали стычку со смехом и шутками, с руганью и проклятиями. Трифон Гужу потрясал винтовкой, гикал и кричал, распираемый весельем, никак не вязавшимся с его обычным угрюмым видом:
— Ну, теперь, братцы, началось!.. Теперь держись!..
Весть об изгнании жандармов мигом разнеслась по селу, вызвав общее ликование, словно у всех камень с сердца свалился. Младший сынок Смаранды, случайно оказавшийся возле корчмы и своими глазами видевший драку, примчался сломя голову домой и заорал еще во дворе:
— Петре!.. Мамка!.. Мужики прогнали... жандармов... поколотили их... и...
Петре вернулся из Леспези давно, но из дому больше не выходил. Сидел мрачный и молчаливый, словно хлебнул желчи. С матерью едва перемолвился словом и даже есть не захотел. Сейчас он только укоризненно буркнул:
— Хорошо, что убрались к черту, все одно никуда не годились!
7
К шести часам вечера по улицам Бухареста зазвенели крики цыганят — продавцов газет:
— Специальный выпуск!.. Новое правительство!.. Обращение к стране!..
Григоре Юга с тех пор, как вернулся из поместья в город, каждый вечер ужинал у Пределяну. Он чувствовал, что не в силах оставаться дома с тетей Мариукой и выслушивать ее никчемные сплетни или ужинать в ресторане либо в клубе с друзьями, которые еще вчера чуть ли не готовы были отдать жизнь ради крестьян и ратовали за раздел поместий, втайне надеясь, что этому все равно не бывать и они могут без опаски рядиться в тогу передовых деятелей; сегодня же они горячо требовали, чтобы восставшие села были стерты с лица земли артиллерийским огнем, а крестьяне поголовно избиты до крови, так чтобы никому в будущем неповадно было поднимать голову. С Виктором Григоре находил, как всегда, общий язык; кроме того, он окунался у них дома в ту обстановку, которая была ему необходима, особенно сейчас, когда отцу в усадьбе угрожала опасность, а он сидел в Бухаресте и не мог прийти ему на помощь.
По дороге Григоре накупил специальные выпуски газет, чтобы изучить их вместе с Виктором. Его интересовал не состав правительства, а содержание манифеста, который, по слухам, должен был возвестить важные реформы, призванные немедленно пресечь крестьянские беспорядки и позволявшие обойтись без военных репрессий.
До ужина они успели взвесить и обсудить все меры, предусмотренные манифестом, но к согласию так и не пришли. Преде-ляну считал, что первый шаг нового правительства на редкость удачен и что манифест представляет собой настоящую оливковую ветвь в руках тех, кого пошлют умиротворять крестьян. Большего теперь нельзя было обещать, в особенности пока беспорядки в разгаре. Григоре же, наоборот, утверждал, что население восставших сел воспримет обещанные реформы как издевательство. Крестьянам нужна земля, они пошли на поджоги и жестокие бесчинства, чтобы стать хозяевами земли, а новое правительство, вместо того чтобы объявить о разделе земли, отменяет какие-то подати и сулит сдать крестьянам в аренду государственные поместья, улучшить условия найма на работы у помещиков и провести другие подобные же мероприятия, которые были бы очень полезны до начала восстания, но теперь...
— Я был в Амаре на днях и видел, чем живут и дышат крестьяне! — продолжал Григоре.— Месяц назад они из кожи воя лезли, стараясь во что бы то ни стало купить поместье Бабароагу. А нынче им это даже в голову не приходит. Теперь они просто требуют, чтобы им раздали все поместья. И этих людей вы хотите сейчас успокоить обещанием отлюпить поборы?.. Нелепо!
— Раз так, то необходимо будет применить силу, в первую очередь усмирить бунтовщиков, а потом, когда мужики опомнятся, они сами поймут, какое благо для них эти меры! — безмятежно возразил Пределяну.
— Так и надо сказать! — согласился Григоре.— Нечего лицемерить. Крестьяне взбунтовались — пусть выступит армия и накажет их. Вот и все! Вопрос о реформах можно обсуждать со здоровыми людьми, а не с больными или экзальтированными. Манифест же — это новое проявление лицемерия, и потому он раздражает меня! Для подавления восстания необходимо пролить кровь. Но вместо того, чтобы сразу же открыть по восставшим огонь, правительство сперва стреляет в воздух, выпускает манифест, чтобы впоследствии умыть руки и утверждать, что оно, видите ли, не желало кровопролития... Дешевое византийское лицемерие, которое лишь ожесточит несчастных крестьян и приведет к еще более страшной бойне!
Вмешалась Текла и запретила мужчинам говорить за столом о мятежах и политике. Разговор снова зашел о Мироне Юге. Госпожа Пределяну заметила:
— Я б с ума сошла при одной только мысли, что в такие дни Виктор мог бы очутиться один в деревне.
Григоре Юга бросил взгляд на Ольгу, как раз когда Пределяну спросил:
— К слову, Григорицэ... Ты уж прости, если я вмешиваюсь не в свое дело, но я слышал, что твоя жена...
— Бывшая жена! — покраснев, быстро поправил его Григоре.
— Да, твоя бывшая жена будто бы сейчас тоже у себя в поместье. Это правда?
— Не знаю,— пробормотал Григоре, нахмурившись.— Для меня она давно умерла.
8
Приказчик Леонте Бумбу, выполняя указания Мирона Юги, держал барина в курсе всего, что происходило в деревне. В тот день с самого утра, с тех пор как стало известно, что произошло в Руджиноасе, старик то и дело вызывал Бумбу к себе и задавал ему один и тот же вопрос:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170
«Хорошо еще, что винтовки не были заряжены, а то эти бандиты перестреляли бы нас».
Пока жандармы улепетывали, потирая шишки и ушибленные бока, крестьяне обсуждали стычку со смехом и шутками, с руганью и проклятиями. Трифон Гужу потрясал винтовкой, гикал и кричал, распираемый весельем, никак не вязавшимся с его обычным угрюмым видом:
— Ну, теперь, братцы, началось!.. Теперь держись!..
Весть об изгнании жандармов мигом разнеслась по селу, вызвав общее ликование, словно у всех камень с сердца свалился. Младший сынок Смаранды, случайно оказавшийся возле корчмы и своими глазами видевший драку, примчался сломя голову домой и заорал еще во дворе:
— Петре!.. Мамка!.. Мужики прогнали... жандармов... поколотили их... и...
Петре вернулся из Леспези давно, но из дому больше не выходил. Сидел мрачный и молчаливый, словно хлебнул желчи. С матерью едва перемолвился словом и даже есть не захотел. Сейчас он только укоризненно буркнул:
— Хорошо, что убрались к черту, все одно никуда не годились!
7
К шести часам вечера по улицам Бухареста зазвенели крики цыганят — продавцов газет:
— Специальный выпуск!.. Новое правительство!.. Обращение к стране!..
Григоре Юга с тех пор, как вернулся из поместья в город, каждый вечер ужинал у Пределяну. Он чувствовал, что не в силах оставаться дома с тетей Мариукой и выслушивать ее никчемные сплетни или ужинать в ресторане либо в клубе с друзьями, которые еще вчера чуть ли не готовы были отдать жизнь ради крестьян и ратовали за раздел поместий, втайне надеясь, что этому все равно не бывать и они могут без опаски рядиться в тогу передовых деятелей; сегодня же они горячо требовали, чтобы восставшие села были стерты с лица земли артиллерийским огнем, а крестьяне поголовно избиты до крови, так чтобы никому в будущем неповадно было поднимать голову. С Виктором Григоре находил, как всегда, общий язык; кроме того, он окунался у них дома в ту обстановку, которая была ему необходима, особенно сейчас, когда отцу в усадьбе угрожала опасность, а он сидел в Бухаресте и не мог прийти ему на помощь.
По дороге Григоре накупил специальные выпуски газет, чтобы изучить их вместе с Виктором. Его интересовал не состав правительства, а содержание манифеста, который, по слухам, должен был возвестить важные реформы, призванные немедленно пресечь крестьянские беспорядки и позволявшие обойтись без военных репрессий.
До ужина они успели взвесить и обсудить все меры, предусмотренные манифестом, но к согласию так и не пришли. Преде-ляну считал, что первый шаг нового правительства на редкость удачен и что манифест представляет собой настоящую оливковую ветвь в руках тех, кого пошлют умиротворять крестьян. Большего теперь нельзя было обещать, в особенности пока беспорядки в разгаре. Григоре же, наоборот, утверждал, что население восставших сел воспримет обещанные реформы как издевательство. Крестьянам нужна земля, они пошли на поджоги и жестокие бесчинства, чтобы стать хозяевами земли, а новое правительство, вместо того чтобы объявить о разделе земли, отменяет какие-то подати и сулит сдать крестьянам в аренду государственные поместья, улучшить условия найма на работы у помещиков и провести другие подобные же мероприятия, которые были бы очень полезны до начала восстания, но теперь...
— Я был в Амаре на днях и видел, чем живут и дышат крестьяне! — продолжал Григоре.— Месяц назад они из кожи воя лезли, стараясь во что бы то ни стало купить поместье Бабароагу. А нынче им это даже в голову не приходит. Теперь они просто требуют, чтобы им раздали все поместья. И этих людей вы хотите сейчас успокоить обещанием отлюпить поборы?.. Нелепо!
— Раз так, то необходимо будет применить силу, в первую очередь усмирить бунтовщиков, а потом, когда мужики опомнятся, они сами поймут, какое благо для них эти меры! — безмятежно возразил Пределяну.
— Так и надо сказать! — согласился Григоре.— Нечего лицемерить. Крестьяне взбунтовались — пусть выступит армия и накажет их. Вот и все! Вопрос о реформах можно обсуждать со здоровыми людьми, а не с больными или экзальтированными. Манифест же — это новое проявление лицемерия, и потому он раздражает меня! Для подавления восстания необходимо пролить кровь. Но вместо того, чтобы сразу же открыть по восставшим огонь, правительство сперва стреляет в воздух, выпускает манифест, чтобы впоследствии умыть руки и утверждать, что оно, видите ли, не желало кровопролития... Дешевое византийское лицемерие, которое лишь ожесточит несчастных крестьян и приведет к еще более страшной бойне!
Вмешалась Текла и запретила мужчинам говорить за столом о мятежах и политике. Разговор снова зашел о Мироне Юге. Госпожа Пределяну заметила:
— Я б с ума сошла при одной только мысли, что в такие дни Виктор мог бы очутиться один в деревне.
Григоре Юга бросил взгляд на Ольгу, как раз когда Пределяну спросил:
— К слову, Григорицэ... Ты уж прости, если я вмешиваюсь не в свое дело, но я слышал, что твоя жена...
— Бывшая жена! — покраснев, быстро поправил его Григоре.
— Да, твоя бывшая жена будто бы сейчас тоже у себя в поместье. Это правда?
— Не знаю,— пробормотал Григоре, нахмурившись.— Для меня она давно умерла.
8
Приказчик Леонте Бумбу, выполняя указания Мирона Юги, держал барина в курсе всего, что происходило в деревне. В тот день с самого утра, с тех пор как стало известно, что произошло в Руджиноасе, старик то и дело вызывал Бумбу к себе и задавал ему один и тот же вопрос:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170