Внезапно со стороны Руджиыоасы на дороге появилась кучка людей, которые лихо что-то насвистывали, по-видимому не обращая ни малейшего внимания на грозный пожар, бушующий за их спиной. Чем ближе они подходили, тем более дерзко держались, словно всем своим поведением хотели посмеяться над теми, кто сгрудился перед жандармским участком. Проходя, кто-то из них поздоровался как ни в чем не бывало:
— Добрый вечер!
Староста, приказчик и унтер поспешно ответили в один голос:
— Добрый вечер!
На миг свист оборвался, как будто незнакомцы ожидали какого-либо вопроса или упрека. Затем несколько человек снова принялись насвистывать ту же мелодию, а другие захохотали. Отойдя чуть подальше, один из них пронзительно, громко и протяжно гикнул, словно задавшись целью разбудить всю деревню. В ту же секунду пучина пламени на востоке вскипела еще яростнее, будто это гиканье раздуло огонь. Вверх взметнулся рой искр, звездами рассыпавшихся по небу. Как маленькие и упрямые стаи огненных птиц, искры в причудливом полете помчались к Амаре, точно подталкиваемые таинственной силой.
Стряхнув с себя сковавшее всех оцепенение, унтер Боянджиу пробормотал хриплым от страха голосом:
— Сдается мне, люди добрые, началась революция! ГЛАВА IX ОГОНЬ
1
В четверг утром восходу солнца в Амаре предшествовали зори, более красные, чем когда-либо.
Горизонт, окрашенный земным пламенем, ярился багрянцем, пока не выкатился солнечный шар,— голова, омытая свежей кровью. Лишь тогда свет пожара стал бледнеть, задушенный светом дня, как бы погружаясь в огненную стену, окаймляющую небосвод. И чем светлее становилось, тем явственнее громоздились смерчи черного дыма, то возносясь кверху, то подламываясь, будто обожженные руки, воздетые к богу.
Крестьяне поднялись, как всегда, с восходом солнца. Они слонялись по дворам, смотрели на безоблачное небо и на клубящиеся завесы дыма, втягивали воздух, чтобы уловить запах гари, но делали это без малейшего удивления или радости, принимая все как должное. Кое-кто выходил на середину улицы, чтобы лучше разглядеть горизонт или перекинуться с кем-нибудь словом-другим.
— Вот это пожар, не шутка! — крикнул со своего двора Ва-силе Зидару, обращаясь к Леонте Орбишору, который жил двумя домами дальше и вышел на улицу, как только услышал, что сосед кашляет и отплевывается.— И вот так-то полыхает с самой полуночи... Сколько там добра гибнет, вся бы деревня по-барски жила целый год, коли не больше.
— Да пусть пойдет прахом по ветру, все одно без пользы лежало, а мы от голода подыхали, и никому до этого дела не было! — тонким, почти писклявым голосом ответил Орбишор, удовлетворенно потирая грудь, словно прогоняя щемящую боль.
Через дорогу бабка Иоана с миской зерна в руках кормила кур, ругая самых жадных, защищая тех, кто потрусливее, наводя своим вечно хмурым голосом порядок и справедливость.
— Видела, как полыхало, матушка Иоана? — крикнул ей Ва-силе.— Сдается мне, быть у нас свадьбе... Ты как скажешь, матушка?
Бабка оглянулась только на мгновение, смерила мужика взглядом и снова занялась своими птицами, угрюмо бормоча:
— А сейчас вот на свадьбу народ валом валит, будь оно все неладно!
Подошли и другие соседи, что-то спрашивая, переговариваясь. Но после первых же слов умолкали и смотрели друг на друга, точно ожидая какого-то знака иди, быть может, спасительного приказа. По мере того как народ прибывал, лица суровели, а гул голосов нарастал и сгущался, словно сдерживаемое нетерпение душило людей. Наконец Леонте Орбишор в сердцах крикнул:
— Что ж это мы попусту глаза таращим, братцы?.. Или других делов у нас нету?.. Пошли по деревне, поглядим, что делается, а то останемся ни с чем...
— Верно! — поддержали его остальные так дружно, словно он высказал их заветпую мысль.
По дороге им встретились другие крестьяпе и тоже увязались за ними. На площади перед корчмой, как на ярмарке, уже топталась толпа. Среди лихорадочно возбужденных мужиков сновали женщины и дети. Но говорили все тихо и скупо, каждое слово казалось тяжелым, как свинец. Лишь изредка — молнией из тяжелой тучи — вырывалось резкое слово, и толпа жадно ловила его на лету.
— А кто там, внутри? — спросил Василе Зидару, услышав в корчме шум.
— Да там много народу,— ответил Игнат Черчел, шнырявший в толпе от одного к другому.— Марин там, и меньшой сын Дра-гоша, и Петрикэ, Смарандин сын, немало их там, веселятся, видать, есть из-за чего...
— А из-за чего же? — продолжал расспрашивать Василе.
— Они-то знают! — таинственно пробормотал Игнат.— Да пусть их, правильно делают.
— Разве я тебе не говорил, Василе, что видел их ночью, когда они обратно шли и свистели? — с гордостью ввернул Леонте Орбишор.— Я вышел во двор поглядеть, как горит, и подумал еще про себя: кто ж это красного петуха пустил? Уж слишком большой пожар, да и занялось со всех сторон сразу, видно, много людей, руку приложили...
— Могли бы и нас упредить, а то потом еще скажут, что мы струсили, и оставят нас без нашей доли! — вмешался в разговор какой-то немощный, дряхлый старик.
— Кабы всех спрашивали, до скончания века с места бы не стронулись! — тем же таинственным тоном продолжал Игнат, будто был во многое посвящен.
— И то правда! — тихо поддержали его другие, покачивая головой.
В другой кучке, стоявшей чуть в стороне, раздался громкий хохот, и все колыхнулись туда. Послышался радостный и как будто завистливый голос:
— Значит, топор прихватил, Тодерицэ?.. Неужто как раз нынче собрался в лес за сушняком?
Вопрос показался до того нелепым, что по толпе прокатилась новая волна смеха.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170