Пришлось объяснить ему, что я не раис, а по приглашению эмира еду в Бухару. Наступило легкое замешательство. Но новый амлякдар не растерялся и быстро исправил свою оплошность. Так же почтительно склонив голову, он проговорил:
— Гость пресветлого эмира — гость всей Бухары. Добро пожаловать... Добро пожаловать...
За чаем я спросил у нового амлякдара, кто такой сидит во дворе. Он многозначительно улыбнулся и ответил:
— Это Халмухаммед-хан. Вчерашний амлякдар.
— Амлякдар?
— Да... Вчера его посадил самолично его светлость кушбеги. Он должен просидеть так три дня и три ночи. Какая судьба ждет его дальше, ведомо лишь аллаху.
— Значит, натворил что-нибудь?
— Эх, если б какая-нибудь мелочь... Бессовестный человек, за шесть лет наделал столько подлостей! Поло-пину селений совсем вычеркнул из счетной тетради и весь сбор с них клал себе в карман. По своему произволу увеличивал подати, назначенные его превосходительством беком. Жалованье нукеров также присваивал.
Безбожно притеснял народ. Кого избил, кого расстрелял. Словом, натворил дел!
Не дай бог в наше время восстановить против себя народ, — продолжал амлякдар. — Люди переменились, никто не спешит, как прежде, покорно ответить на твое повеление: «Будет сделано!» С тех пор как в Ташкенте правят большевики, народ совсем от рук отбился. Вот и здесь подняли шум. Его светлость кушбеги сначала хотел усмирить их силой. Прислал из Бухары сербазов. Но и бунтовщики времени не теряли. Тоже послали людей в Керки, в Чарджуй — за помощью. Его светлость понял: тут силой не возьмешь. Направил своих людей, чтобы выслушали жалобы. И раскрылось множество беззаконий. Тогда он прибыл сам и объявил повеление его высочества эмира: сменил всех чиновников, начиная с бека до сборщиков податей, на их место назначил новых людей. И вот на меня взвалили дела этого амлякдарства.
Поев и напившись чаю, мы простились с новым амлякдаром и, пожелав ему успехов, направились в Карши. Арсланбеков весело смеялся:
— Чуть не попали в положение гоголевского ревизора. Хорошо, что вовремя предупредили. Видели, какую игру сыграл кушбеги? Вчерашний амлякдар сегодня сидит согнувшись, связанный по рукам и ногам, на черном пне. Это тоже политика. Вернее — требование времени. Новый амлякдар прав: не сделай они этого, смута усилилась бы, большевики непременно поддержали бы восставших. Бухара, господин полковник, тоже теперь не прежняя.
Капитан Дейли поравнялся с нами, вступил в разговор:
— У смещенного амлякдара, оказывается, четырнадцатилетняя красавица дочь. Ее уже отправили в гарем эмира. Все имущество отобрали в казну. Ох, народ и радуется же! Люди поносят беднягу последними словами. Если только дать им волю — разорвут на части. Мы с князем смотрели их арестантскую. Духота смертная, темень. Полно клопов и прочей нечисти. Туда нарочно набросали досок, чтобы развелось побольше клопов. Нукер-охранник говорит: «Ночью тут невозможно даже на минуту сомкнуть глаза». Теперь бывшего амлякдара, говорят, посадят туда.
Мы догнали конный караван, окруженный многочис-
ленной стражей. Нукер с винтовкой за плечом, грозно замахиваясь плетью, крикнул:
— Прочь с дороги! Обойди стороной! Арсланбеков по-узбекски прикрикнул на нукера:
— Ах ты, глупец! Ты знаешь, кому грозишь?
Нукер сразу притих и остановился, не зная, что сказать. В этот момент поспешно подскакал всадник с маузером у пояса. Арсланбеков что-то прошептал ему на ухо. Через несколько минут весь большой караван торопливо свернул с дороги. Мы проскакали мимо, покрыв караванщиков пылью.
Арсланбеков и раньше видел такие караваны. Он объяснил нам, в чем дело:
— Везут подати, собранные деньгами. В каждом чувале должно быть по десять тысяч тенге. Это цифра, обычно назначаемая каждому беку... Я нарочно подсчитал. Всего тридцать две лошади, на каждой лошади по два чувала, — значит, по двадцать тысяч тенге... Сколько будет двадцать на тридцать два?
Капитан быстро подвел итог:
— Шестьсот сорок... Прибавить три нуля... Всего шестьсот сорок тысяч.
— Да, шестьсот сорок тысяч тенге... За год в Бухару отправляют десятки таких караванов. И все идет в казну эмира. А он — сам себе господин... Как хочет, так и расходует...
Я понимал, почему Арсланбеков так критически относится к законам и порядкам в Бухаре. Он был из тех офицеров, которые считали сохранение Бухары и Хивы номинально независимыми государствами грубой ошибкой царского правительства. По его мнению, если бы Бухара и Хива были в свое время присоединены к Туркестану, теперь уже не было бы всех этих средневековых мерзостей, народ в какой-то мере приобщился бы к европейской цивилизации. Разумеется, в этом была доля истины. Но к чему ворошить ошибки прошлого?
Нам предстоял очередной привал в Карши. Я намерен был остаться там дня на два, А изучив всесторонне обстановку— двигаться дальше, в Бухару. С каждым днем бремя забот увеличивалось. Нужно встретиться с эмиром. .. Собрать сведения о группах, действующих в Фергане. .. Увидеться с руководителями «Туркестанской военной организации»... Уточнить реальные возможности
большевиков... Все это требовало времени, сил, настойчивости. А я испытывал большую усталость. Все тело начинало ныть, словно меня побили палкой.
Человеку присуща мнительность. Мне уже казалось, что страшная болезнь, гнездившаяся в селении, в котором мы останавливались вчера ночью, уже перебралась в мое тело. Как ни гнал я от себя эту мысль, она назойливо лезла в голову. А ведь, казалось бы, ясно, что такая болезнь не может так быстро проявиться. К тому же я здоровался только с аксакалом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126