три бандита на небольшом расстоянии друг от друга поднимались по тропе. Ближе всех был ненавистный мне четник. Двое других забирали чуть в сторону, выдерживая дистанцию. Однако шли они так, будто им ничто не угрожает.
Я выровнял винтовку. Мушка лежала точно посередине груди первого. Я напряженно следил за всеми движениями бандита. Он продолжал расти перед моими глазами, словно бросая мне вызов.
— Идут прямо к нам, — прошептала девушка. Она не сводила глаз с моей винтовки.
— Решились.
— Будем стрелять, когда подойдут близко?
— Я дам тебе знак. Не волнуйся.
Она внимательно посмотрела на меня и облизала пересохшие губы.
В небе громыхали самолеты. Бандиты подходили все ближе. Первый был совсем рядом. Ему оставалось лишь посмотреть вверх, увидеть камни и что-то заподозрить. Я беззвучно скомандовал: «Огонь!» И словно сомкнулись стальные стрелки в мозгу — мушка и человек!
XVIII
Приклад ударил меня в правое плечо. Раздался выстрел. Первый бандит упал вперед, на колени. Ударился головой о камень. По тому, как он падал, я понял, что попал, куда нужно. Ведь целился я прямо в сердце. Я выбросил гильзу и достал новый патрон.
Два других бандита поднялись и, спотыкаясь, побежали вниз по склону. «Они уходят, чтоб привести своих!» Эта мысль обожгла меня. Я быстро переставил целик. Бандиты поползли в сторону по диагонали, прячась за неровностями местности. Но не могут же они все время ползти! Вот один из них снова поднялся и побежал. Добрая или злая судьба захотела, но я точно определил место, где он остановится. Менять прицел не пришлось. Согнувшись, бандит сделал еще один шаг и упал от моей пули. Я достал очередной патрон.
Третий четник успел уйти далеко: он вовремя падал, поднимался, перебегал и наконец скрылся в зарослях
Вселенная гудела от множества самолетов. Они возвращались восточнее.
Голова моя тоже гудела, словно от бесчисленных ударов. Воспаленными от напряжения глазами я всматривался в то место, где упал второй бандит. Он лежал но подвижно, как сорванный с дерева лист. «Я бью хорошо, хотя и плохо вижу...»
Мы понемногу успокоились. Никто больше не перед дулом наших винтовок. Я лихорадочно прикидывал: почему бы нам не попытаться спуститься отсюда
Но у них наверняка внизу дозор. Они могут спокойно перебить нас на открытом пространстве или взять в плен, когда мы пойдем мимо. Нет, днем опасно передвигаться! Кто виноват, что мы здесь остались? Но как
бы там ни было, ошибся я или нет, мы были там, где были.
Адела увидела, как по опушке леса бежит четник. В руках у него была винтовка. Он пробирался по склону, озираясь, как волк, и быстро скрылся из виду... Стоял безоблачный ясный день. Я окинул взглядом голубовато-фиолетовые вершины слева и зеленые луга. Мягкие холмы казались волнами под легким ветром. И весь этот край, рассеченный ущельями и плавными нагорьями, будто был знаком мне с самого детства. Это наша земля, ни в чем неповинная. И на ней совершаются убийства...
Ветер завывал в стенах нашего укрытия. Он всегда дует, когда в горах наступает полдень. Я вспомнил студеный воздух ущелий. Вспомнил, как сидел в свое время в этих ущельях. «Пусть не грызет тебя совесть. Не будь сентиментален. Это — не мужское дело...»
Зеленый массив леса вдали переходил в луга. На таком лугу однажды зимою волки залезли в загон и перерезали целое стадо. «Я убиваю бандитов, защищаясь. И это еще больше связывает меня с товарищами, погибшими на Сутьеске. Я остался один, как дерево в поле. И я буду, как скала. Я готов остаться здесь и заменить собою целую дивизию, если некому больше это сделать...
Я принадлежу своей армии. И у меня есть право так поступать. В дивизии были и юристы и крестьяне. Были ремесленники и профессиональные революционеры, учащиеся и студенты. Были и рабочие. Это суровые простые люди. Всех их объединяло желание сражаться во имя свободы. Полные веры, они считали, что только так можно спасти мир.
И как нельзя стереть из памяти войну и наш путь от Сутьески, я не могу позабыть ни одного из своих товарищей...»
Прошел час жаркого полудня. Послеполуденное время под бездонным небом подобно тонкому золотому листу, накрывающему мир. Кругом стояло безмолвие. Затишье, конечно, было временным. Хотелось поговорить чем-нибудь с Аделой. Так быстрее проходит время.
— А наши близко? — спросила девушка, словно угадав мои мысли.
Я верю, что близко. Из пяти дивизий четыре где-то пополняли свой состав. Может быть, они возвращаются по тем же тропам, по которым мы отступали. Стрельба убеждает меня в этом.
— Бандиты могут нас ликвидировать?
«Не смотри на меня такими наивными глазами! Я не виноват в том, что ты здесь. Если б я мог, то выпустил бы тебя из этой клетки!»
— Могут. Но мы не дадим им этого сделать. День кончается.
— Дай мне воды.
— Почему ты не спрашиваешь, не уйти ли нам отсюда, пока те не вернулись?
Адела молчит. Она тоже понимает, что нам некуда деваться. Недаром мы заметили на опушке подкрадывающегося четника.
— Тебе страшно? — спросил я.
Она удивленно взглянула на меня и ничего не ответила. Потом отвела взгляд в сторону: —- Как ты думаешь, мы выберемся?
— Бывало и похуже.
— Если продержимся до ночи, то сможем уйти. Ты веришь, продержимся?
— Верю. Точно так же, как верю, что я жив.
— Как эта даль напоминает море!
Я молчал. «Не думай о море, девушка. Не думай ни о чем на свете. Лучше всего не думать, но делать, что нужно. Твое плечо отливает темной медью. Щеки твои посмуглели. Ты не бойся! Поверь мне, я знаю, что делаю. Кто самый лучший на войне? Если боец командует отделением, это лучший солдат.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60