На них нельзя было смотреть без содрогания. Они не такие, как немцы. Мне было жаль их. Пропащие люди. Гитлеровцы сразу же расстреляют их, попади они к ним в лапы. Вот ведь — идут навстречу смерти и не знают, во имя чего!..
Вокруг было тихо. Солдаты Роммеля и Лера тоже рассвета. А может, они отступают? Ведь главные наши силы прорвались. И немцы знают, что здесь — не главные?..
Мы сидели у Сутьески и ждали приказа начинать атаку...
XXVI
— И вот мы ступили в реку, — вспоминал Минер. — Вода доходила мне до пояса. Течением относило в сторону. Над рекой поднимался туман. Я ждал, что нас атакуют, пока мы находимся в воде. Однако на том берегу царил покой. Переправившись, мы сразу же двинулись к ближайшему лесу, что раскинулся на нескольких холмах. Позади шумела река. Больше ничто не нарушало тишину утра. Я видел юные лица бойцов, бледные от волнения. За горою, с которой мы пришли ночью, вспыхнула заря. Бойцы сжимали в руках винтовки. А когда мы по пересохшему руслу вышли на небольшую равнину, то увидели первых немцев.
Наша атака была настолько стремительной, что фашисты не успели прийти в себя, как мы их всех перестреляли. Но впереди были главные их позиции. Мы приближались к ним ползком.
И тут фашисты открыли ураганный огонь по всей линии и прижали нас к земле. Мы залегли в кустах. Лихорадочно щелкали затворы. Командир размещал пулеметчиков. Усталости как не бывало. Бессонница позабыта. Мы были полны решимости бороться до конца, но не могли переменить позицию. Невидимый враг тысячами гвоздей прибивал нас к земле. Потом заговорила артиллерия.
У нас было много боеприпасов, и мы не жалели огня. Трижды мы поднимались в атаку, но каждый раз они нас отбрасывали...
Минер замолчал. Теперь я знал, что это была та самая окруженная группа, которая упорно сопротивлялась справа от моего взвода.
— Кто-нибудь прорвался? — спросил я.
— Не знаю, — ответил Минер.
— Было дьявольски трудно.
— Мы почти пробились, — продолжал Минер, — как вдруг нас атаковали свежие силы. Словно стая волков, они набрасывались на нашу позицию, но и этих мы отразили. Потом раздался оглушительный взрыв. Ослепительная вспышка озарила лес. Как в тумане я почувствовал, что сползаю по склону вниз, Земля была изрыта, перед глазами торчали покореженные стволы. Будто сквозь сон послышался чей-то вопль. Я попытался пошевелиться, но не смог. Пулеметы и винтовки гремели вдоль всей цепи. Над головой свистели мины. Груды осколков обрушивались на землю. Между деревьями клубился дым. Кто-то совсем рядом хрипло произнес: «Мама». Я напрягся, сдвинул наконец ногу и повернулся. Сосед был уже мертв. И тогда я рванулся всем телом и понял, что не ранен.
Бой приближался к вершине холма. Справа и слева сражались мои товарищи. Хильмия был еще жив. Он подполз ко мне.
— Минер, — сказал Хильмия, — командиру нужны три человека, чтобы пойти наверх.
— Хорошо, — ответил я. — Сколько нас сейчас?
— Еще десять.
Я отправил троих бойцов во главе с Божичем. Его худое лицо, искаженное гримасой, и согнутая спина врезались мне в память. Больше я его уже не видел. Два бойца ползком оттаскивали раненых метров на тридцать от линии. Там их перевязывала девушка-санитарка.
Я отполз немного назад и, притаившись, стал целиться. Так я уложил троих. Но немцы наседали. Вот один из них, верзила с багровым лицом, широко размахнулся прикладом и ударил санитарку, но тут же упал замертво, сраженный моим выстрелом. Командир приказал отступать. Мы заняли новую позицию, повыше первой. Здесь огонь несколько ослабел.
— Нас осталось восемь, — промолвил Хильмия, лежавший рядом со мной. — Если считать меня и тебя.
— Что, комиссар Бранко ранен?
— Кажется, потерял зрение. От взрыва.
— Надо бы мне добраться до него, — сказал я.
Между тем в небе показались самолеты. Огонь усилился. Погиб наш командир. Тяжело раненный в голову, умер Хильмия. Остальные куда-то отступали. Я с трудом отыскал Бранко. Он действительно ослеп.
— Пойдем, комиссар, — сказал я ему. — Отведу тебя
Кодалыне отсюда. Мы углубились метров на двадцать пять в лес. — Много ли у нас, у двоих, шансов?«— проговорил Бранко.
— Шансы всегда есть, — ответил я.
Опираясь на меня, Бранко ощупью спускался по крутому склону. Ноги его неуверенно ступали по мху. Пальцы судорожно сжимали винтовочный ствол. Я смотрел на его худую шею и проклинал эту войну. Стоило бы заставлять сражаться тех негодяев, что развязывают войны...
Оглядываясь по сторонам, мы вышли на поляну и вдруг словно из-под земли на соседней поляне показались два немца. Это был патруль. Немцы заметили нас и, плюхнувшись в траву, открыли огонь. Я отстреливался за двоих. Рядом умирал израненный Бранко. Немцы подползали все ближе. Пули впивались в окружающие деревья. От волнения у меня дрожали руки. Я вставил новую обойму в магазин и, когда немцы были от меня всего в нескольких шагах, открыл бешеный огонь. Одного фашиста я убил, другого тяжело ранил. Все было кончено. Попрощавшись с мертвым Бранко, я поспешил в лес, надеясь найти товарищей, однако на моем пути попадались одни лишь трупы. Много полегло в тот день наших людей...
XXVII
Семеро партизан непреклонно уходили на северо-восток. Там сорок дней назад стояла наша дивизия. Мы брели словно тени, порой уже не сознавая себя в реальном мире. И только прохладными серебристыми ночами, слушая шелест деревьев, мы вновь и вновь мысленно возвращались в прошлое, и тогда казалось, будто целая армия, оставшаяся у реки, идет за нами следом.
Минер, как всегда, шагал впереди. Однажды ясным утром, взобравшись первым на высокий холм, он осмотрелся и отчаянно замахал нам руками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60