А поскольку они мусульмане1, сюда пока не ходят. Но люди напуганы.
— Ладно, — сказал я. — Не так страшно.
— Ты один?
Я помолчал, но, решив, что терять нечего, ответил, что нет, не один и что иду на поиски части.
Все это время дети не сводили с меня широко раскрытых глаз. Мой вид вызывал у них не жалость и не страх. В их взглядах я читал восхищение. «Вот почему, — подумалось мне,— мы рассчитываем на? молодежь. Пусть у нее мало жизненного опыта, но она острее чувствует все новое, все то, что делает нас прекрасными. Пусть старые, искушенные в жизни люди считают нас безумцами. Дети наши безошибочным инстинктом воспримут все хорошее от нас».
И словно опасаясь за своих ребят, мать резко крикнула им:
— Спите!
— Ты не боишься ночевать здесь, Грабовац? — спросил хозяин.
— Я давно не сплю в доме.
На его лице промелькнула радость. «Хорош он, если радуется этому!»
— Принеси поесть, жена.
— О! — выдохнул я.
Теперь я прощал ему и его страх, и его жалость. И мне уже было не до того, как глядят на меня дети. Передо мной лежал большой каравай ячменного хлеба, отливавший золотом. В нем, наверное, было добрых три килограмма. Но чтобы выглядеть более или менее пристойным в своем великом голоде, я спросил:
— Как у вас с едой?
— Есть, — отвечал хозяин, — картошка и зерно. Ты ешь, не гляди на нас.
1 В годы народно-освободительной войны от рук хорватских и сербских националистов погибло много мусульман. Для защиты своих сел мусульмане создавали специальные, мусульманские отряды. — Прим. пер.
Чем больше я ел, тем ощущал больший голод. И толь-' ко сознание, что все это я смогу отнести товарищам, в лес, остановило меня. Хозяева сунули хлеб и сыр в старую вязаную сумку, которая предназначалась мне.
Прощаясь с ними, я еще раз поймал на себе детские восхищенные взгляды. Для них я был герой из сказки...
XVIII
Когда же мы узнали о выходе из кольца? Наверное, в то утро, когда мимо в спешке прошли последние немецкие части. Мы находимся теперь вне огромного войска, насчитывавшего пятьдесят тысяч солдат. Они скрылись по направлению к Италии.
И вот мы в деревне!
На кустах поблескивают капли недавнего дождя. В дорожной грязи — многочисленные следы солдатских ботинок. Ямки от гвоздей на подковах ослов. Конский помет посреди проезжей части. Брошенное в спешке детское пальтецо. Ничего больше! Вот какая-то обгорелая стена, вместо окон зияют черные дыры. Мы заглянули внутрь. Рядом со мной были Адела и Минер. Волосы встали дыбом от того, что мы увидели.
Внутри валялись обгорелые трупы мужчины и женщины. В затылке мужчины — штыковая рана. У женщины была глубокая рана на груди. У дома лежала мать с ребенком лет пяти. У обоих перерезано горло. Возле забора скорчился, будто во сне, расстрелянный мужчина. Посредине села — еще два обгорелых дома, на дороге — воронка от снаряда. В другом конце села рядом с нивой лежала мертвая крестьянка, девушка одних лет с Аделой. Одежда ее разорвана, вся в крови.
Мы прочесали село. Ни души и ни крошки! Только вокруг колосились хлеба. Огородов нет. Грядки лука растоптаны. На краю села нас встретил скорчившийся пес с остекляневшими глазами. Трехлетняя девчушка убита в спину.
— Жители ушли, — произнес Минер.
— А эти? — спросил я.
— Эти остались. — От его слов мне стало жутко. Рябая плакала.
День угасал. Ускользал, как птица из рук. Минер направился из села. Да, если кто нападет на нас, Минер сумеет выбрать такую позицию, что оправдает даже смерть!
Мы шли часами, надеясь найти другое село. А у меня было такое чувство, будто кружим вокруг смерти.
— Йован пошел за водой, — сказала мне Рябая на одном из привалов.
Я присел рядом со стариком на согретую солнцем поляну.
— Он пошел, чтоб разведать местность, — объяснил старик.
— Что-нибудь еще просил передать?
— Только это и сказал.
— А мы?
— Знает, что, пока он не вернется, мы останемся на месте, — заметила Адела.
— Вон он, — проворчал старик.
Йован сел возле Аделы и с улыбкой помахал мне рукой:
— Слушай, мы еще держимся. Я кивнул.
— Дай залатаю тебе рукав, — сказала Адела Йовану.
— Смотри, не зашей мне его, — возразил Йован. — А то придется распарывать.
Минер, раскинувшись на спине, всматривался в небо сквозь полуприкрытые веки. Йован и Адела сидели чуть в стороне, слева. И опять я почувствовал себя одиноким, как никогда.
— Давай прихвачу второй кусок, — говорила Адела. — А то совсем порвется и пойдешь в одной рубашке.
Йован опять снял куртку и нахмурился:
— Я могу и с драными рукавами подохнуть.
— Устали мы, — произнесла Рябая.
— Не та пора, чтоб пешком шагать, — бросил Йован. — Собачья это пора.
Судейский и Минер о чем-то тихо разговаривали.
— Ты не можешь дать мне фляжку с водой? — попросил старик Рябую.
— Смотри, чтоб не стошнило, когда много выпьешь, — буркнул Йован.
— Ты за собой следи, — отозвался тот. — То господа бога из себя строишь, а сейчас похож на жулика. Стукни его, девушка.
Рябая улыбнулась:
— Это мы от голода такие. Выйдем ли?
— Да, — ответил Минер. — Все идет, как полагается. Пора двигаться дальше.
На скале, неподалеку от нас, сидел стервятник, серый и спокойный. Краешком глаза он смотрел в нашу сторону.
— Грабовац, — сказала Рябая, — ну-ка, отгони его. Ишь, поджидает нас. Может, знает, что далеко нам не уйти?
— Может, и знает... — заметил Йован.
Я поднял винтовку, но в этот момент огромная птица лениво взмахнула крыльями, и на солнце сверкнуло перышко, вылетевшее из ее хвоста.
Впереди лежало непаханое, заросшее травой поле. На востоке оно упиралось в скалы. К югу тянулась грабовая роща.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60