И все это происходило в каких-нибудь тридцати метрах от нас. Мы слышали дыхание лошадей. Нас разделяла только река. Изредка кто-нибудь из солдат сбегал к ней вымыть руки или умыться. Кое-кто наполнял водой фляжку. Делали они это торопливо, с опаской поглядывая на наш берег. И нам, семерым, тогда казалось, что нас вот-вот обнаружат. Но солдат убегал, догоняя своих. Иногда долетал отрывистый начальственный возглас, то ли команда, то ли брань, адресованная отставшему солдату. Немцы, видимо, очень спешили. Но куда?
Однажды мы и на этой стороне каньона услышали немецкую речь. Значит, их войска находятся повсюду, на обоих берегах реки. «Не скоро, наверно, увидим мы хвост этого войска», — шепнул я Минеру.
Но часа через два колонна оборвалась. Наступила мучительная тишина.
— Эх, — произнес Судейский, — никогда я не верил басням о том, будто их было сто тысяч.
Он еще больше похудел с того дня, когда мы встретились. Штаны его превратились в лохмотья. Зато куртка, снятая с младшего немца, была совсем новая.
— Да, — согласился я, — много их сегодня прошло, а ведь это только часть. Вот уже три дня мы пробираемся сквозь них.
— Теперь я вижу, что мы что-то значим, — проговорил Минер.
— Ты хотел сказать: только теперь видишь, что мы за сброд, — заметил Йован.
— Я хотел сказать то, что сказал. Ради какого-то сброда не посылают сто тысяч. Сто тысяч посылают против армии, которая чего-то стоит.
— Ты слишком преувеличиваешь, — злорадно ответил Йован.
— Я солдат у тех, кто прорвался, — возразил Минер. — И не люблю менять командиров.
— У нас нет командиров, — настаивал Йован. — Они все погибли.
Минер вдруг подошел к нему вплотную и молча уставился в его глаза. Затем, с трудом переводя дыхание, глотая каждое слово, сказал:
— Они прорвались.
— Если они прорвались и бросили раненых...
Под суровым взглядом Минера Йован осекся. Все молчали. Да, Минер был комиссар из комиссаров. Мы ждали, что он ответит.
— Ты не знаешь, что говоришь, — произнес он. — Прорвались те, кто мог и как мог.
— Почему? — спросил Йован, пристально глядя на нею.
— Потому что необходимо было прорваться тем, кто может.
— Это трусливый ответ.
Я сидел на земле, но, предвидя недоброе, подошел к Минеру.
— Не люблю таких разговоров, — сказал он внешне спокойно, словно ничего и не произошло. — Я не выношу, когда утверждают, будто мы победили у реки. Но и паникерские разговоры не терплю. Я не утверждаю, что командиры делали именно то, что следовало делать, но и не хочу думать об этом.
— Брось, — сказал я.
Мне не хотелось обнаруживать своей неприязни к Йовану. Я чувствовал, что этот человек отчаянно смел сказать что он не уверен в группе, но поскольку Йован пришел вместе с Аделой, мне казалось низостью говорить что-либо против него.
Мы опять залегли, потому что снова появились немецкие колонны и обоз. Я взял бинокль и стал рассматривать идущего впереди офицера. Загорелое надменное лицо. Руки сами потянулись к оружию. Убить бы этого фашиста! Мысленно я ощупывал ящики с минами, разоружал солдат, отнимал у них ранцы с продовольствием, приговаривая:
— Хватит, вы так много уложили наших...
Но чувствуя свое бессилие, я жадно смотрел на немцев и яростно считал. В этой колонне — тысяч пять. У реки погибло столько же партизан. Мурашки поползли у меня по спине. Сколько полегло взводных, командиров и комиссаров! Около трехсот девушек навеки закрыли глаза в тот день. Сколько медсестер и обозных! Перед глазами возник погибший комиссар, потом Мурат. Вот боец. Ему пробило легкие, и кровь водопадом лилась у него изо рта. Белокурой девушке-санитарке миной оторвало ногу. Погибли командиры отделений моего взвода, маленький связной Митар, которому не исполнилось и шестнадцати лет, долговязый пулеметчик, пожилой солдат Вид, командир роты. Мина разбила ему таз. Ротный цирюльник, далматинец, тоже пошел в атаку и не успел сделать ни одного выстрела. Имена многих бойцов позабылись, но я помнил их всех по лицам. Вот они на привале, вот, разъяренные, бросаются в атаку.
Сначала в наших ротах погиб каждый десятый. Потом и всю дивизию разбили. Прочесывая местность, немцы уничтожили остальных. Поверят ли, что в одном месте полегло столько народу? Лучше, если не поверят...
Я не сводил глаз с того берега. Ветер шумел в прибрежных кустах. А немцы все шли и шли.
Вскоре и на нашей стороне раздался треск сучьев. Гитлеровцы проходили всего в двадцати метрах. И у нас не было никакой возможности отползти в сторону.
Мне никогда не приходилось видеть их лица так близко и в таком изобилии. В бою, на расстоянии, немцы были просто мишенью. Марширующими по шоссе или едущими в грузовиках. Я обычно видел их только в бинокль. Невооруженным глазом их трудно было отличить от серого кузова.
Рядом со мной задыхался старик, с трудом сдерживая кашель. В это время метрах в десяти от нас показался немец верхом на лошади. В просвете между ветками мы видели, как он все время оглядывался, двигаясь рядом с колонной. Если у них еще и собаки, то нам не сдобровать. Фашисты, конечно, расправятся с нами, потому что никто из нас сдаваться не собирался...
Мы лежали не шелохнувшись, держа оружие наготове,
Минер посмотрел на скалы.
— Поздно, — прошептал я.
— Знаю, а надо было.
Среди обломков камня шел высокий немец. Это был обыкновенный рядовой с винтовкой в руках. Нас разделял только куст можжевельника, шага в три шириной. Немец пристально всматривался в нашу сторону.
— Мы могли его убить, — сказал я Минеру, когда немец ушел.
— Да, — шепнул он. — Но он со своими.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60