Когда я закончил, Гимар по-прежнему не сказал ни слова. Он достал оранжевую папку и написал на обложке: «Язык Ахерона».
– «Ахерон» – я правильно написал?
Я ответил, что да.
Потом он спрятал пистолет в карман пальто, закрыл ящик на ключ и приказал, чтобы я следовал за ним.
XXIX
Уже смеркалось. Мы шли по пустынной улице.
– Вы мне рассказали свою историю. Сейчас – моя очередь.
Я сказал, что устал и хотел бы вернуться в отель.
– Это займет всего десять минут. Мне нужен свидетель, я уже говорил.
Мы подошли к входу в муниципальный музей. Гимар постучал в дверь. Поскольку нам не открывали, он начал стучать настойчивее, пока в окошке не показалось лицо седого мужчины. Сперва я подумал, что это был старик, потом я понял, что мужчина был ненамного старше меня.
– Комиссар…
– Нам надо войти.
– А кто это с вами?
– Я его привел в качестве свидетеля.
– Свидетеля чего?
– Того, что, если не откроешь дверь, я буду стрелять. Мужчина снял цепочку.
– Луго – хранитель музея, хотя хранить здесь особенно нечего.
Мужчина зажег свет. Под потолком, прямо у нас над головой, висела челюсть кита. В витринах стояли забальзамированные птицы, посуда, морские инструменты, кости животных. На стене висела фотография маяка, сделанная полвека назад.
– Я хочу спать, комиссар, – сказал Луго.
– Как я тебя понимаю. Активная ночная жизнь.
– Я рано встаю.
– До рассвета.
Комиссар осмотрел все углы в двух залах и двинулся в сторону коридора. Мужчина преградил ему дорогу.
– Что вы ищете?
Комиссар с силой отодвинул его и пошел в глубину здания. Смотритель не последовал за ним. Гимар открыл одну дверь, потом вторую и наконец вошел в последнюю.
– А вы кто? – спросил меня смотритель.
– Переводчик, – ответил я.
Комиссар вернулся с булавой из мангового дерева, завернутой в грязную парусину. Луго наблюдал за ним безо всякого интереса, будто бы все это его не касалось.
– Этим ты убиваешь животных?
– Я уже давно забросил охоту.
Гимар замахнулся булавой над головой Луго. Он остановил ее на весу, сделав вид, что ему стоило больших усилий ее удержать. Хранитель музея вжался в стену.
– Когда я понял, что это были вы, я подумал: Луго сошел с ума. Выходит по ночам убивать тюленей. Но потом я услышал разговоры пожарных об эпидемии, и все жители деревни враз заделались морскими биологами и начали говорить об эпидемии. Странная эпидемия – с разбитыми черепами. Сколько тебе платили?
– Двести, – сказал мужчина. Он явно гордился цифрой.
– Триго и Диелс? Двое наших пожарных? Но зачем?
– Они мне не говорили зачем. Мне платили и все. Двух было достаточно, они мне говорили, что три – еще лучше.
– Ты даже не знаешь, зачем ты их убивал?!
– Меня это не интересовало. Работа закончилась. Я вам клянусь, что закончилась.
– Я не понимаю нелюбопытных людей. – Комиссар поднял булаву. – Я конфискую оружие преступления, и чтобы я больше тебя не видел на пляже. Подумай об этом как следует, я вообще не хочу тебя видеть – нигде. Есть какие-то новости, когда открывают музей?
Луго отрицательно покачал головой.
– Директор говорит, что нет фондов. Сначала надо отремонтировать крышу и сломанные трубы…
Комиссар повернулся к нему спиной.
– Когда-нибудь мы придем сюда на экскурсию с гидом, – сказал он мне.
Слегка успокоившись, он пошел к двери. Луго быстро закрыл за нами дверь, как будто боялся, что комиссар может вернуться.
Мы пошли по берегу. Я боялся, что у комиссара были другие планы, и наша прогулка еще не закончилась. Но он шел за мной, не предлагая изменить маршрут.
– Вы его не арестуете?
– Нет, это несчастный бедняк.
– А для чего пожарным понадобилось, чтобы он убивал животных?
– На самой окраине Сфинкса есть пара улиц, считающихся как бы свободной территорией. Притоны, где играют в рулетку и в карты, и ранчо, где три или четыре женщины, живущие здесь несколько лет, принимают водителей грузовиков или портовых рабочих.
Десять дней назад одного убили в пьяной драке или, может, сводили счеты; хозяин одного из заведений, сам пьяный в сосиску, оттащил тело в воду. Но забыл, что нельзя оставлять тела возле берега – оно всплывет и вернется. Потом, когда этот человек протрезвел, он попросил пожарных урегулировать вопрос. Когда мертвец всплыл, пожарные завернули его в тюк парусины и вывезли в море, подальше. Но еще раньше они запустили слух об эпидемии, чтобы никто ничего не заподозрил, если вдруг кто-нибудь видел, как они выходят в море. Они уже проворачивали подобное пять лет назад, еще до моего приезда, и тогда все сошло им с рук. Сейчас они повторили свой старый трюк.
Было холодно, изо рта у Гимара шел пар. Мы подошли к дороге, сворачивающей прочь от моря.
– Вы сами-то верите, что все закончилось? – спросил он меня.
– Насчет тюленей?
– Насчет самоубийств.
– Да. Больше никто не знает язык, за исключением Зуньиги, но он сейчас под присмотром врачей.
Гимар протянул мне руку. Я простился с ним с облегчением.
– Завтра вы все уедете. Судья разрешил. Судью не интересует, что происходит здесь, в Сфинксе. Единственное, что он хочет, – поскорее забыть обо всех неприятностях.
Комиссар ушел. Я слышал его удаляющийся голос; не знаю, пел ли он или разговаривал сам с собой.
XXX
Когда я вошел в отель, консьерж снимал с доски объявлений информацию о нашем конгрессе, заменяя ее цветными брошюрами о встрече исполнительного комитета нефтяной компании. Кун наблюдал за его работой с видом свидетеля грабежа.
Он не спросил меня о комиссаре. Он был весь во власти своих мыслей.
– Мы собирались опубликовать все доклады конгресса, но теперь ничего не получится, – сказал он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31