.. Единственным лучиком света в темном царстве его мыслей был непогашенный долг г. Хабарову Н. А. в размере $300’000. При всем могуществе вышеназванного гражданина ему вряд ли удастся востребовать бабос с покойника, какие изощренные приемы ни используй, к каким потусторонним силам ни взывай. Впрочем, сей веский аргумент был недостаточным утешением. Рафаэлю недавно исполнилось двадцать семь, и он намеревался еще от души покуролесить на этом свете, и если не оставить человечеству какое-нибудь эпохальное наследие, то по крайней мере хорошенько наследить...
Измочаленное, напичканное транквилизаторами сердце вяло трепыхалось в груди. В ординаторской дежурная медсестра – кажется, Светочка – обрушивала на своего телефонного собеседника впечатления о недавнем туре в Доминикану. Цены, сервис, нравы, сальса, мужчины... ах да, достопримечательности... Она говорила тихо, чтобы не потревожить покой вверенных ей смертничков, но голос ее обладал такими частотными характеристиками, что легко пронизывал стены и заливал раскаленной трелью уши. Рафаэль пытался уцепиться за эти звуки, за эти ликующие смыслы, будто по ним, словно по канату, можно было выкарабкаться из могильного холода предсмертья к свету, теплу, к торжеству плоти. Ему тоже хотелось океана, кокосового молока, массажа, вина, латинских танцев, остросюжетной любви...
Как так получилось, что его беспардонно турнули с этого карнавала жизни?!.. Сейчас он отдал бы все, чтобы встать с больничной койки живым и здоровым!
– На работе? В пределах процентовки... – доносился пронзительный Светочкин шепот. – Вчера дедулька один скончался, а сегодня мужчинку молоденького еле-еле откачали. Хотя, мне кажется, он все равно не жилец: задний инфаркт миокарда – это полная задница! И главное, прикинь, хорошенький такой, на Джонни Деппа похож, да еще и богатенький...
Умирать в двадцать семь лет – не самое приятное занятие! Ослепший от горя Рафаэль слушал Светочку и плакал навзрыд. Ему было жаль себя до звериного отчаяния, скорбь вгрызалась в грудь, и хотелось выть на всю планету. В эту минуту он люто ненавидел и бесстыжую медсестру, и весь одушевленный мир вокруг: он уходил, а все они, гондоны, оставались как ни в чем не бывало. Дали бы ему пулемет (браунинг M2, темп стрельбы 600 выстрелов в минуту), и он прихватил бы с собой в ад не один десяток этих беззаветно счастливых светочек. Оказалась бы в его руках ядерная кнопка, и он затеял бы такую вендетту, не приведи господь! Вот было бы прикольно: превратить личное фиаско во всемирный коллапс!
Рафаэль очнулся от боли в груди, рези и тошнотворной сухости во рту. В горле застрял ком с теннисный мячик и навязчиво пульсировал, а на языке чувствовался солоноватый привкус крови.
В реанимационной палате виновато сутулилось утро. Почему-то пахло сладковатым дымком. За дверью двое мужчин-врачей обменивались остроумными репликами по поводу непроходимости кишечника у больного из «партийных апартаментов».
Незнакомая медицинская сестра с «аэродинамической» прической медовых волос, оттененных более светлыми прядями, наполняла над палатным столиком шприц из ампулы. Высокая, ногастая, с расправленными плечами – Рафаэлю она показалась столь безукоризненно сложенной, особенно ниже пояса, что он невольно вспомнил едко-призывную фразу из рекламного ролика «Вибромассажер Kazanova»: Хотите иметь идеальные ягодицы?
– Как вы себя чувствуете? – спросила она, не оборачиваясь, – видимо, спиной уловила его бесцеремонный взгляд, ощупывающий совершенства ее фигуры.
– Спасибо, хреново! – умирающим лебедем прошипел Рафаэль. – А где Светочка?
– Сменилась... Повернитесь... – Медсестра ушлой рукой вколола ему в ягодицу положенные «кубики» и протянула таблетки и стаканчик с водой. – Глотаем и хорошо запиваем. . .
Она была в розовом медицинском халатике, и от нее пахло «Miss Dior Cherie». Самый волнующий из всех ароматов, которые Рафаэлю приходилось дегустировать: чудесные гурманские ноты и роскошный, фонтанирующий оттенками шлейф. Современный, дерзкий аромат для молодой, элегантной и независимой женщины. У нее были картинные черные брови, выпуклые зеленые глаза и чувственные губы. Ее лицо и волновало, и в то же время безотчетно пугало.
– Что там слышно про мои перспективы? – мрачно поинтересовался Рафаэль – впрочем, не без флирта в интонации. И даже подсластил шутливым тоном: – До вечера протяну?
– До вечера? – Она неожиданно поставила ногу на раму его многофункциональной кровати – этак фамильярно и властно, – склонилась, присмотрелась к его лицу и сказанула с ироничным безразличием: – Не протянешь.
Сучка оказалась владелицей изящных подкачанных икр и элегантных щиколоток.
Рафаэль растерялся:
– Вы шутите?
– Нисколько. Ровно через три часа, то есть в 10:04, сразу после коронароангиографии, у тебя начнется сердечный приступ, а в 10:18 твой насос сдохнет, наступит клиническая смерть. Реанимационные мероприятия по восстановлению сердечной деятельности и дыхания, к сожалению, не дадут результата, и в 10:27 ты окочуришься, красавчик, что позднее будет подтверждено актом констатации биологической смерти – форма номер 017 дробь «у».
Вся она, ее лицо, твердые и прозрачные глазные яблоки и, конечно, ее слова – все теперь внушало ужас. И еще этот подкопченный сладковатый дымок, распространяющийся по палате, – он уже забивал ноздри, щипал глаза, душил...
И Рафаэль внезапно понял: она говорит правду, именно так и будет. Во рту появилась ядовитая кислинка безнадеги.
– Я не хочу умирать... – судорожно промямлил он.
1 2 3 4 5 6 7 8