Делить им было особенно нечего, а риск для обеих сторон в случае стычек (при примерно равном оружии) был слишком велик.
Но появившиеся на юге европейские поселенцы оттеснили южные племена индейцев к северу; те в свою очередь вынуждены были вступить на земли более северных индейцев и стали теснить их еще дальше: произошла общая «подвижка» индейских племен на север (наиболее заметная в Восточной Канаде, там, где европейские поселенцы расселились в южной части особенно широкой полосой).
Далее, создав у индейцев «новые потребности» – в мехах для торгового обмена на факториях – и снабжая их огнестрельным оружием, европейцы обусловили как повышение интереса индейцев к богатым пушным зверем тундровым угодьям, так и их боевое превосходство над живущими вблизи этих угодий эскимосами, вовлечение которых в сферу мехоторгового обмена произошло значительно позднее. Для эскимосов южного побережья Лабрадора, например, это окончилось трагически – они были полностью уничтожены оттесненным сюда алгонкинским племенем монтанье.
К взаимному истреблению добавились завезенные на Север европейцами ранее здесь неизвестные инфекционные заболевания (северяне не имели ни малейшего иммунитета к ним, ни навыков их лечения), и в результате, по оценке видного канадского географа Пьера Камю, численность коренного населения Северо-Западных территорий Канады уменьшилась с 24 тысяч человек в 1725 году до 7 тысяч в 1921 году.
Таким образом, отнюдь не «низкая плодовитость» северных народов, о которой ошибочно говорит Хирн, являлась причиной их малочисленности и тем более последующего вымирания. Биологическая плодовитость (выражаясь научно – фертильность) индейцев и эскимосов такая же, как и у всех других народов на Земле, и в настоящее время рождаемость в их среде вдвое выше, чем у «белых» канадцев. Эта высокая рождаемость и постепенное восстановление численности коренных северян в XX веке (в 1981 году на Северо-Западных территориях их было уже вновь 25 тысяч!) объясняются целым рядом факторов. Рассмотрим некоторые из них.
Во-первых, с развитием общественного сознания в среде северных народов, с их переходом из «каменного века» в век современный (пусть и со всеми присущими ему в условиях капитализма пороками) ушло в прошлое то свойственное практически всем народам на определенной стадии их развития приниженное положение женщины, которое – в данном случае справедливо – отмечал у северных индейцев того периода Хирн. (Здесь хотелось бы еще раз воспользоваться случаем предостеречь читателя – особенно юного – от «выводов», которые могут прийти в голову после прочтения строк о жестоком отношении к женщинам или о «кровожадности» индейцев: «Так вот они, оказывается, какие!» Но вспомним охоту за «ведьмами» в средневековой Европе. Вспомним более близкое по времени некрасовское: «Я в деревню – мужик, что ты бабу-то бьешь?!» Вспомним, наконец, какие уроки «кровожадности» преподнесли миру в XX веке представители вроде бы «цивилизованнейших» наций, поставленные в соответствующие социальные условия, и поймем, что «плохих от природы» народов не бывает. Все дело – в условиях общественной жизни.) Так или иначе беременность индейских женщин проходит теперь в несравненно лучших условиях, хотя детская смертность весьма еще высока.
Далее, нельзя отрицать, что достижения мирового здравоохранения коснулись и народов канадской Арктики, в частности в мировом масштабе ликвидированы очаги такого, например, страшного инфекционного заболевания, некогда косившего северные народы, как оспа. Со многими когда-то новыми для Севера заболеваниями организм северян постепенно научился бороться, и они уже не столь часто вызывают смертельный исход.
Наконец – и это очень важно – следует помнить, что высокая рождаемость и связанный с нею высокий естественный прирост не на всех этапах развития общества отражают повышение жизненного уровня людей. На определенных этапах возникает обратная зависимость: чем выше уровень материальных условий жизни и образования населения, тем ниже рождаемость.
Например, в быстро развивающейся Японии рождаемость весьма быстро снизилась, тогда как в промышленно менее развитых странах Юго-Восточной Азии она осталась на высоком уровне; рождаемость на «богатом» Севере Италии ниже, чем на «бедном» Юге этой страны. Не исключено, что с повышением уровня жизни и образования современных канадских эскимосов рождаемость в их среде, как показывает исторический опыт других северных народов, начала бы снижаться.
Хирн постоянно жалуется на «черствость» индейцев (исключение он делает только для вождя Матонаби), которые-де «при каждой встрече ждали только все новых подношений». Интересно, какого другого отношения мог ожидать (и заслуживать) представитель Компании Гудзонова залива, которая постоянно разжигала интерес индейцев к товарам европейского происхождения, чтобы привлечь их к мехоторговле и получить прибыль, выменивая ценные меха на предметы, многие из которых индейцам попросту не были нужны, а то и вредны для них? Хирн отмечает отвращение индейцев к алкогольным напиткам при первом знакомстве с ними. Компании в конце концов удалось добиться того, что они «преодолели» это отвращение, и «огненная вода» стала едва ли не главным предметом обмена на меха.
Что нес северным народам приход англичан, хорошо продемонстрировало первое их появление – в лице Хирна – в устье реки Коппермайн. Ведь в сущности по его инициативе сюда явился индейский воинский отряд, учинивший жестокую резню эскимосов. Хирн находился в гуще этой бойни с оружием в руках (которое, впрочем, он решил «применять только для защиты своей жизни, если это окажется неизбежным», – каково лицемерие!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16