«Он» настаивает: «– Будет дуться-то. Неужели не понял, что в тот самый момент, когда этот молодняк поносил тебя на чем свет стоит, Флавия захотела, чтобы ты стал ее властелином? Неужели не почувствовал, что, когда все хором ополчились на тебя и устроили заранее подготовленный суд Линча, Флавия как будто кричала, и это был крик ее души: „Да, вот мой король, а я его королева“?» Даже не хочу «ему» отвечать. А если бы ответил, то примерно так: «Я все равно считаю, что Флавия тут ни при чем. Если же ты и прав, то и тогда это не имеет ко мне никакого отношения. И прошу не ввязывать меня в эту историю. Я об этом и знать ничего не желаю. Все, что произошло, касается только тебя и Флавии». Но ответить «ему» означало бы, по сути дела, принять «его» всерьез. А принять всерьез значит простить. Между тем именно сейчас я зол на «него»; я презираю и ненавижу «его». Сжав зубы и нахмурив брови, молча выхожу из гостиной вслед за Маурицио и Флавией. Какой-то предмет, застрявший за воротничком рубашки, натирает мне шею. Поднимаю руку и достаю… одну из тех десятилировых монеток, которые моя миловидная обвинительница Патриция недавно швырнула мне в лицо в знак презрения.
XI. РАЗЫГРАН!
Сегодня целых два посетителя. Сначала Флавия, потом Маурицио.
Начнем с Флавии.
Дверной звонок ожил в необычное время – в три часа пополудни. Не говоря уже о том, что на дворе конец июля, а на календаре воскресенье. Одно из двух: или телеграмма, или ошиблись адресом, думаю я себе, встаю с кровати, на которую прилег было отдохнуть, накидываю халат, иду открывать и едва не утыкаюсь носом в два объемистых шара – груди Флавии под неизменно перекошенным платьем.
У меня такой изумленный вид, что Флавия не может удержаться и манерно прыскает слегка натужным смешком.
– Как не стыдно! – восклицает она. – Хотя бы запахивайся, когда открываешь дверь.
В спешке я и впрямь не до конца запахнул халат, и теперь сквозь разошедшиеся полы видны мои белые волосатые ноги и даже часть бедра. Смутившись, я прикрываю свою невольную наготу и следую за Флавией: она идет впереди меня и, хотя никогда не бывала здесь раньше, с необъяснимой уверенностью направляется прямиком в спальню. Я бросаюсь ей наперерез: – Нет-нет, не сюда. Лучше в кабинет.
– А куда ведет эта дверь? – В спальню.
– Ну так и пошли в спальню.
– Ты знаешь, там такой беспорядок: я как раз отдыхал.
– Подумаешь, беспорядок! В ее голосе сквозит наивно-вызывающая интонация, которая, конечно же, не ускользнет от «него». С невыносимым чванством «он» шипит: «– Эта явно ко мне».
Флавия открывает дверь. В спальне зашторено окно и горит свет. Со вчерашнего дня здесь никто не убирал. Кровать разобрана, спертый воздух пропитан смешанным запахом сна и табачного дыма. Флавия оглядывается и снова хихикает: – Да тут совсем пусто. Только кровать и стул. Я на кровати, а ты на стуле. Или наоборот.
Не говоря ни слова, подхожу к окну и дергаю сначала за шнур занавески, а потом соломенной шторки. Окно, выходящее на север, заполняется ярким косым светом.
– Не люблю, когда много мебели, – объясняю я. – Да и вообще это жилище временное.
– Как это – временное? – Я проживу здесь год, не больше. Потом вернусь к жене.
– У тебя есть жена? – Жена и сын.
– А почему ты не живешь с ними? – Мы с женой полюбовно договорились, что некоторое время поживем раздельно. Мне нужно побыть одному, собраться с мыслями, понять, как жить дальше.
– Собраться с мыслями или поразвлечься? Вопрос, заданный с невинной, полуигривой издевкой, разрывается в воздухе, словно безобидный мыльный пузырь. Флавия подходит к окну, перебирает пальцами шнур занавески и начинает легонько вращать свинцовую гирьку-противовес. Я тоже встаю у окна напротив нее и спокойно отвечаю: – Собраться с мыслями.
Спокоен, разумеется, только я. «Он» же так разошелся, что я машинально опускаю руку в карман халата, хватаю «его» через шелковую ткань и разворачиваю вверх, прижимая к животу, чтобы «он» как можно меньше выпирал. Флавия видит мой жест и запускает гирьку точно в направлении кармана: – Собраться с мыслями – так я тебе и поверила! Похабник – вот ты кто. А ну-ка, вынь руку из кармана.
Флавия говорит пронзительно-резким, агрессивным тоном. Пытаюсь возразить: – Но я… – Вынимай, вынимай руку, похабник несчастный.
Смирившись, вынимаю руку, в то время как этот наглец бубнит под сурдинку: «– Молодец Флавия! Правильно! Зачем меня прятать? Зачем прятать такую красоту?» Халат на мне чуть сдвинулся, но что я могу поделать, если между «ним» и Флавией мгновенно установилось тайное соглашение, полностью сбросившее меня со счетов? Флавия облокотилась о стену, выставив вперед живот. Под тонким платьем выпирают острые когти таза; овальный лобок выдается рельефной припухлостью. Она смотрит на меня, скривив в усмешке тонкие губы, еще больше напоминая призрак или лошадь этим своим вытянутым, белым и веснушчатым лицом, обрамленным пышной гривой рыжих волос. Покачивая и вращая гирькой, Флавия спрашивает: – Вы с Маурицио друзья? – Конечно, друзья.
– А ты уверен, что ты ему друг? Бац! Гирька, отпущенная длинной, худой рукой, с завидной точностью попадает прямо по «нему», с тыльной стороны. Чувствительный удар. Но от этого «он» только раззадоривается.
– Да, уверен.
– А я вот совсем не уверена.
Бац! Новое попадание противовеса. Ликующим голоском «он» отсчитывает: «– И-и два».
– Почему ты так думаешь? – Потому что ты похабник.
– Это не ответ.
– Еще какой ответ! Похабник не может не предавать друзей, иначе какой же он похабник? – Да кто тебе такое сказал? – Что ты похабник? Это я говорю.
– Я никогда никого не предавал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111