По странному совпадению, среди них оказался и тот самый курьер, которого с нетерпением ждал старец Колычев. Это был изящный, тонкий, как тростинка, юноша, отзывавшийся на имя Франсуа.
Нужно заметить, что Артему нравилось общаться с чернокожими представителями братской Африки. Дакарцев было четверо: упомянутый Франсуа, такая же стройняшка Лейла и супружеская пара смешанного арабско-негритянского происхождения – студенты Сорбонны, постоянно проживавшие в Париже. Он болтал со своими подопечными на смеси из французских, английских и русских слов, и все прекрасно понимали друг друга.
Прошла неделя дружбы, и в круговерти ежедневного карнавала Артем уже стал забывать, зачем, собственно, все затеяно. Однако Франсуа неожиданно заявил, что желает познакомиться с настоящим русским художником, желательно прогрессивным, его поддержала супружеская пара из Сорбонны, и только Лейла не проявила к русскому авангардизму особого интереса.
Подходящий живописец был Артемом давным-давно найден. Он проживал на Шаболовке, в старом двухэтажном доме, где на чердаке оборудовал студию. Звали художника Семеном Афанасьевичем Филаретовым. Возраст – где-то за пятьдесят. И на своем подвижническом пути он освоил практически все живописные направления, начиная от соцреализма и кончая абстракционизмом. Был Семен Афанасьевич бородат, угрюм и немногословен. И, что особенно устраивало Артема, постоянно полупьян. Артем познакомился с Филаретовым месяца два назад, купил пару работ и несколько раз пил с ним водку. Казалось, с новым знакомцем установилось взаимопонимание. Вчера Артем забежал к нему, притулил в углу пару заранее подготовленных для продажи полотен и сообщил, что завтра явится с иностранцами, которые собираются купить у него несколько картин. Если Филаретов и обрадовался подобному обстоятельству, а свои творения он продавал крайне редко, то виду не подал. Он мрачно кивнул головой в знак согласия.
– Я еще несколько своих картинок хочу им всучить, – указал Артем на поставленные в угол полотна. – Так ты, Афанасьич, не мешайся, если что… Тогда и тебя не забуду.
Появление живописной группы чернокожих иноземцев во главе с Артемом вызвало у жильцов дома неподдельный интерес. Сбежалась окрестная ребятня, старушки соскочили со своих лавочек и робко приблизились к дакарцам.
– Черны-то как! – слышалось из толпы. – Страсть! Ну галоша галошей… Арапы… И девки с ими…
Пришельцы вращали белками глаз и скалили сахарные зубы в добродушных улыбках.
Бесцеремонно растолкав общественность, Артем вошел в пропахший кошками подъезд и поднялся в студию. Африканцы гуськом следовали за ним. В студии витал застарелый аромат масляных красок и лука. Хозяин, в обществе белобрысого худосочного существа женского пола в накинутом на голое тело халате, сидел перед застеленным газетой столом. На столе предстал классический натюрморт, который так любят рисовать живописцы: рядом с початой бутылкой водки лежали помидоры, сало и хлеб. Пиршество, похоже, только началось.
– Вот, – сообщил Артем, – привел…
– Хелло, – отозвался хозяин. – Располагайтесь, товарищи. А это Зина, – он указал на белобрысую. – Натурщица.
Гости уселись на низкой самодельной застеленной рваными коврами тахте и стали с любопытством оглядываться по сторонам. Стены студии были завешаны и заставлены многочисленными полотнами. Сквозь застекленную часть потолка били лучи неистового августовского солнца. В столбах света клубились пылинки. На крыше возились и ворковали голуби. Обстановка выглядела явно романтической и чуть таинственной. Даже бедная закуска на газетном листе усиливала ощущение вечного праздника творческого духа.
– Эти ребята… то есть господа желают посмотреть… э-э… экспозицию. Вернисаж, одним словом, – запинаясь, сообщил Артем, которого почему-то охватила не свойственная ему робость.
– Вернисэж, вернизэж… – загомонила студенческая пара, услышав знакомое слово.
– Зинуля, покажи… – распорядился хозяин.
Белобрысая натурщица поднялась с табуретки и молча проследовала к ближайшей картине. Халат, как оказалось, был не застегнут, и все ее скромные достоинства были явлены на всеобщее обозрение. Нисколько сим фактом не смущаясь, Зина взяла первое попавшееся под руку полотно и, встав прямо посреди падавшего сверху солнечного столба, подняла картину на вытянутых руках. На полотне был изображен трубящий в горн пионер в коротких штанишках.
– О! – воскликнули студенты, восхищенные не то выправкой юного ленинца, не то пышным желтоватым треугольником волос на Зинином лобке.
– Бесовщина, – недовольно произнес Филаретов. – Убери!
Тогда натурщица начала рыться в груде полотен, потом извлекла еще одну работу и так же вскинула ее ввысь.
На новом полотне оказалась изображена сама Зина, на которой отсутствовал даже халат. Сходство было полным.
Шепот пробежал меж восхищенными зрителями.
– И опять не то, – прокомментировал показ хозяин. В его голосе послышались предвещающие грозу раскаты.
– Давай, Афанасьич, я сам покажу, – вступил в действие Артем, опасаясь непредвиденных ситуаций. Он вытащил из угла домашние заготовки и поставил их перед зрителями.
– Кандинский! – воскликнул догадливый парижский дакарец.
Артем похолодел. Это был действительно Кандинский.
– Ваш Кандинский – говно!!! – неожиданно рявкнул Филаретов. – Мазила бездарный.
– Не горячись, Афанасьич, – успокоил его Артем. – Чего гостей пугаешь? Лучше выпей.
Филаретов охотно наполнил свой стакан, потом, искоса глянув на Зину, плеснул и ей.
– Эти будут? – спросил он у Артема, указывая на африканцев.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17