Никто никогда не оказывал мне сопротивления. Не
осмелился.
Помню, в одно из своих прошлых воплощений я очутился в зоне, которая
на языке людей именуется "африканской саванной". В нескольких шагах
от меня, на выжженной солнцем траве, мирно расположилась семья -
отец-лев, мать-львица и три их детёныша. Львица блаженно щурилась,
полулежа на горячей земле, и урчала от удовольствия, её игривые
отпрыски, повизгивая и мяукая, карабкались на мать, то и дело
скатываясь и падая, снова карабкались, и снова падали, а глава
семейства, гордый и могучий лев, словно патриарх, благодушно взирал
на семейную идиллию, одновременно зорко озираясь в поисках возможной
опасности. Впрочем, какая опасность может грозить льву в исконных
его владениях?
И тут появляюсь я.
Глаза обоих хищников становятся стеклянными. Они уже знают, кто я и
что я, знают, зачем я пришёл, древний инстинкт безошибочно диктует
им условия игры. Игры со смертью. Безропотно приемлют они свою
судьбу, лишь хвост матери-львицы трижды бьётся о пыльную землю - и
безвольно замирает. Несмышлёные львята продолжают резвиться у лап
матери, но уже нависла над ними могучая громада отца. Три точных
удара отцовской лапой - и три маленьких трупика навечно затихают,
безжизненными комочками распростёршись на земле. Словно околдованная
сомнамбулическим сном, ложится на спину грациозная львица. Зубы
патриарха смыкаются на её шее, кровь фонтаном брызжет из
перекусанной сонной артерии. Потом он приближается ко мне, покорно
склоняет косматую голову, зажмуривает стеклянные, подёрнутые мутью
глаза и...
Мне претит эта красная жидкость, липкая, тёплая, замирающими
толчками пульсирующая из раны. Я предпочитаю обходиться без крови,
но такая возможность выпадает не часто. Тонкий, аккуратный надрез на
горле, там, где отчетливо бьётся обречённая жизнь - и всё кончено.
Я упиваюсь их душами, свежими, сильными, цельными, полными
живительной энергии.
Особая, редкая удача выпадает на долю тех духов, которых судьба
бросает в самую гущу военных действий - о, такого обилия цельных,
ещё не растворившихся душ вряд ли где ещё можно найти! Бывают,
правда, ещё железнодорожные катастрофы, землетрясения, мор, снежные
лавины, иные стихийные бедствия, влекущие сотни и тысячи смертей.
Одному из нас посчастливилось материализоваться в самом эпицентре
ядерного взрыва. Многомиллионный город тогда исчез с лица земли...
Впрочем, во всём должна быть мера, перенасыщение тонкой эманирующей
материей, или душами, чревато нежелательными последствиями.
Бестелесный дух впадает в некое сверхсостояние, своего рода безумие,
из которого вывести его потом бывает очень непросто.
...Я поглощаю пространство ночного городского проспекта, двигаясь
неведомым мне способом. Мне оставлена способность проникать сквозь
материальные преграды - способность, присущая лишь разумным
субстанциям высших метафизических слоёв.
Город словно вымер - пустынные тротуары, безлюдные перекрёстки.
Ночь. Сырая, вязкая мгла висит над землёй, низкое небо источает
тонны колючей мерзкой пылеподобной влаги, застилающей всё вокруг
дрожащим, промозглым маревом.
Я голоден.
Я жажду.
Нигде не видно ни единого живого существа, и лишь за толстыми
бетонными стенами домов - я чувствую это - теплится благотворная
жизнь. Разве что попытать счастья там?
Прохожу сквозь стену старинного особняка, на втором этаже которого,
сквозь плотные шторы, брезжит свет. Большая гостиная, тонущая в
темноте. Никого. Сверху доносятся голоса, мужской и женский. Её
беззаботный, весёлый смех разливается по всему дому. Скоро, скоро
они спустятся вниз, я знаю это.
Вдруг возникает ощущение, что в комнате помимо меня есть кто-то ещё.
Осматриваюсь. Взор мой теряется в плотном мраке гостиной. Проклятье.
Тиски материальной скорлупы препятствуют моему всеведению...
Шаги.
Они идут. Голоса всё ближе, ближе, ближе... Я замираю посреди
комнаты, я готов к прыжку. Мужчина наверняка включит свет - и тогда
я вопьюсь в его горло. Потом черёд женщины, быстро и без лишней
крови. Но сначала они должны увидеть меня. Так нужно.
Скрипит невидимая дверь, тёмный силуэт возникает в трёх метрах от
меня. Он. А вот и она. Его рука мягко скользит вдоль стены.
Вспыхивает свет - и озаряет причудливо убранную гостиную.
Они молоды, прекрасны. Особенно она. Я знаю цену красоте.
Угрызения совести?
Мне неведома совесть. Я начинён программой, ею одной. Только
целесообразность руководит мною. Целесообразность и требования
пользы. Они лишь сырьё, пища, ничего более, мне нужны их души -
остальное меня не интересует.
Она ослепительно красива. У меня сильно развито эстетическое
чувство, именно оно заставляет меня медлить. Не совесть - а
красота. Неужели эта прелесть должна погибнуть? Должна. Я лишь
марионетка и неволен над своим "я".
Сжимаюсь в комок, превращаюсь в тугую пружину. Сейчас пружина
взовьётся в воздух... сейчас...
Крик ужаса. Она кричит, захлёбывается собственным криком, медленно
сползает по стене, уже без сознания. Мужчина сильно бледнеет и
судорожно шарит по карманам. В руке его револьвер. Ага, они увидели
меня!
Но что это?
Он смотрит в другой конец комнаты, туда, где в нише чуть тлеет
камин. Он смотрит не на меня! Неужели здесь есть кто-то ещё?
Неужели...
Женщина приходит в себя: инстинкт самосохранения придаёт ей силы.
Она пытается подняться. В неё тоже заложена программа, заставляющая
цепляться за жизнь.
Я слежу за направлением их взглядов - и вижу неподвижные глаза,
устремлённые на меня.
1 2 3 4 5