А впрочем, все это меня не очень-то касалось. Я приехал сюда по
приглашению, чтобы поработать над несколькими текстами. С моим мнением,
бывает, еще считаются. И если сейчас что-то и заставляло меня
осматриваться, то скорее всего то было чистое любопытство, и ничто иное.
Да, два года с половиною тому назад вокзал не походил на политический
вернисаж; но и вопрос о референдуме тогда еще не был решен, а всего лишь
горячо обсуждался всеми, кто имел - или верил, что имеет, - какое-то
отношение к высокой политике. Поэтому человек, посетивший тогда Москву,
ничего подобного видеть не мог.
Больше не следовало терять времени впустую, хотя, может быть, я и еще
полюбовался бы - не без удовольствия - на разместившиеся лицом к лицу (как
на очной ставке) образцы предвыборного искусства форматом примерно пять
метров на три каждый. На одном из них голубоглазый, с льняного колера
локонами лихач-кудрявич в дед-морозовском алом кафтане и васнецовском
шишаке, олицетворявший, надо полагать, Россию в этнически чистом виде,
устремлял напряженный, словно тетива, перст горе, где парил в воздухе, на
пуховых облачках, исторический Мономахов венец и, чуть выше, православный
крест; внизу было начертано стилизованными кириллическими литерами: "Дадим
дому Романовых еще триста лет! Россия, помни о своем величии! Избери
Алексея! Православие, монархия, российскость!" В другой руке витязь держал
повод лихого коня в чеканной сбруе. На противоположном изображении такой
же точно русич, но одетый на современный европейский лад, а кроме того,
имевший на лбу не совсем гармонировавшую с костюмом зеленую повязку
(зеленый же цвет символизирует, как известно, не одну лишь твердую
валюту), на фоне длиннейшего лимузина "ЗИЛ-Надим" (популярного, а кроме
того, самого длинного в мире автомобиля нынешнего сезона), позади которого
- в отдалении, как бы в некой дымке - рисовался несколько напоминавший
Останкинскую иглу минарет, не менее решительно возглашал, указуя прямо на
ярчайшее, явно ван-гоговского происхождения солнце: "Долго ли тебе еще
страдать, Россия? Свет и истина приходят с Востока!"
Похоже, что Всероссийская избирательная комиссия по допущению
претендентов на Великое Избрание твердо стояла на позициях чистоты расы;
была, как я знал, еще и другая. Генеалогическая - проверявшая истинность
принадлежности обоих к дому Романовых; но официально это не было
обязательным. И на фоне сих шедевров почти незаметными были гораздо более
скромные произведения, напоминавшие о столетии Победы, приходившемся
именно на этот год. Зато изо всех сил старался привлечь внимание каждого
прибывающего в Москву пассажира огромный - площадью равный обоим
кудрявичам, вместе взятым - щит, украшенный уже не обобщенным ликом, но
весьма конкретным и знакомым портретом нынешнего кандидата в президенты (в
случае, если состоятся досрочные выборы), главы самой, пожалуй, крикливой
партии; щит был снабжен выразительной, хотя и несколько парадоксальной
надписью: "Сохраним президентство! Сделаем его пожизненным и
наследственным! Отстоим демократию!" "Народную" - было размашисто
приписано красным от руки, из баллончика. Однако в эту третью фирму нынче
мало кто вкладывал средства, разве что сам кандидат, за которым стояла
лишь одна, но зато мощная природная монополия. Вообще-то над наглядной
агитацией, наверное, стоило поразмышлять.
Но время! Я вздохнул, еще раз огляделся - но не увидел ту, которую
надеялся увидеть. А ведь если быть честным, только потому я и медлил:
надеялся, что подоспеет все-таки, вовремя она никогда не приходила. Однако
все сроки, допустимые вежливостью, прошли. Я убедился, что мой кейс
надежно пристегнут к запястью стальной цепочкой, кивнул носильщику и
неторопливо, как и полагается человеку моего возраста, зашагал к выходу.
Носильщик рулил впереди. На развилке он задержался и, поджидая меня,
обозначил некоторое движение в сторону эскалатора, уводившего наверх, на
стоянку гелитаксов; я, однако, покачал головой и свернул направо - на
транспортер, доставлявший пассажиров на стоянку нормальных таксомоторов,
при движении опирающихся на твердь земную. Мне приходилось слышать о
множестве воздушных катастроф, в том числе и в России; небо же над
прилегающей к Европейскому вокзалу площадью, как известно было каждому
москвичу, крест-накрест пересекалось, хотя и на разных высотах, двумя
линиями монорельса, и тут же, совсем рядом, дырявила низкое небо Тишинская
пирамида, место пребывания множества контор (европейских, аравийских,
пакистанских, ближневосточных и дальневосточных), и все это весьма
затрудняло взлет с верхней площадки. А о лихачестве московских
гелитаксеров я успел понаслу-шаться всякого; и, как сказано в суре
"Йусуф", айяте сто одиннадцатом, "в рассказе о них есть поучение для
обладающих разумом".
Мы как раз выходили на привокзальную площадь - хотя все еще свободный
кусочек асфальта перед Европейским вряд ли заслуживает такого названия, но
на свете есть площади и поменьше, - когда над нею, на несколько мгновений
перекрывая уже не воспринимаемый слухом серый машинный шум, разнесся
пронзительно-печальный азан; значит, для него отвоевали-таки место в
городской радиопрограмме. Ну что же, все идет своим путем. Самое время
было правоверным определять, где тут кибла. Мне же следовало побыстрее
уехать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23