окаянные питались их силой, и доноров доставляли отнюдь не добровольно. Хорошо хоть, меня они опознать не могли, прошедшая посвящение снавь дар держит под контролем и силой направо-налево не расшвыривается. Лишь несостоявшиеся снави, не прошедшие в сон через серую мглу и вопросы-ответы капризного зеркала, заметны огненным. Они словно светятся, окруженные живым сиянием, и, как утверждает Риан, опознаются видьями на расстоянии до полуверсты, если дар силен. Не знаю, я таких пока не встречала, но увидеть хочу. А для этого буду честно стараться оставаться невидимкой для служителей Адепта, способных обнаружить и снавь, едва я использую свои возможности для серьезного дела. Масштаб и заметность проявления я уже вполне могу оценить, так что буду стараться не нарушать конспирацию. По словам Риана, неосторожную снавь наверняка засекали на гораздо большем расстоянии, чем обычную одаренную. Вспышку звезды-дара можно заметить за полный дневной пеший переход, измеряемый двадцатью местными верстами. Я, кстати, утомляюсь теперь очень медленно и двигаться способна заметно быстрее. Приятно.
Отшельник одарил меня старинным кинжалом в потертых кожаных ножнах, коробом плотно упакованных трав и настоек, в том числе высоко ценимых за редкость, и небольшим количеством самородного серебра, переплавленного в прутки мерной толщины. Их использовали как деньги, укорачивая прут по мере расхода. Он же придумал мне легенду. Очень простую и немного шаткую, но на другую времени не хватило: я сирота, потомственная травница, уроженка Карна, бродящая по лесам без дома и отдыха. Теперь выбралась с юга и иду в город продавать, что насушила, хочу взять там приличную цену, потому что по мелким селениям платят совсем плохо.
Имя, привычное для Карна, мы выбирали вместе. Риан сказал, что «происходить» мне следует из северо-западных земель княжества: там почти невозможно отследить родословную. Да и народ перемешан густо: жители Архипелага, туннры, амитцы, коренные карнийцы. Очень кстати то, что моя внешность вполне позволяет сойти за карнийца и туннра.
Памятливый айри одно за другим бросал имена, а я придирчиво морщилась – Милетта, Фомис, Риготта, Ританна…
Наконец сказал со вздохом: Тиннара. Я привычно замотала головой, уже втянувшись в ритм – «все не то». И торопливо закивала еще сильнее – то есть да, то самое, не надо новых вариантов. Хорошее имя, звонкое и живое.
Покосилась подозрительно: небось сразу знал, что выберу. Он ловко не заметил взгляда. И перешел к новому этапу подготовки.
Очередной клубок, смотанный неугомонным долгожителем из собственных воспоминаний, обеспечил меня сперва традиционной головной болью, затем, после новой порции фирменного отвара, и знанием всех ведомых Риану трав, мхов, деревьев и прочего растущего, а заодно бесконечным набором лекарских премудростей многих поколений.
Сначала меня удивляло, как легко названия предметов и явлений этого мира поселились в сознании, переплетаясь с прежними ассоциациями и не путаясь. Вот хотя бы черника, рассуждала я, отправляя в фиолетовый рот еще несколько ягод фиолетовыми до локтей руками. Если разобраться, не совсем и черника получается. В том мире она помельче, зреет раньше и вкус имеет более пресный… кажется. Уже не помню точно.
Или дуб: точно есть разница в узоре листа, но беспокойства в сознании не возникает. Дуб – могучее дерево, раскидистое, вековое. Он там был таким, он здесь ощущался мною именно дубом. Приняв мир как родной, я приняла и названия, придуманные людьми для явлений этого мира. Наверное, похожее состояние испытывают дети, с младенчества говорящие на двух языках.
Проблемы возникали, когда аналогии обрывались, поскольку дело касалось не соответствующих моему прежнему опыту обстоятельств. Возьмем хотя бы местную денежную систему. Я с большим трудом поняла соотношение стоимости монет разных металлов, имеющих одинаковые названия. Деньга могла быть золотой, серебряной, медной, и все одно – деньга. А кроме нее в ходу те самые прутки серебра. Нет, лучше обходиться без денег! С ценами продажи природных богатств на рынке полный мрак. Как я ни старалась, не разобралась, но надеялась списать малограмотность на свое дремучее происхождение.
А еще мне было до слез обидно. Как могло в этом благополучном мире, живущем под присмотром одаренных, вызреть большое зло? Конечно, люди – они все разные и за долгие века истории неизбежно найдется хоть один мерзавец: не только умный и расчетливый, но и просто – везучий… Снавей всегда было откровенно мало, на месте они не сидели. Относились к ним, как сказал Риан, по-разному в разных странах. Где-то почитали и уважали, в иных местностях завистливо присматривались, а порой и избегали. Люди не любят непонятного. И еще – они очень быстро привыкают к дармовому благополучию: позвали снавь – и здоровы. Пошумели – и хлынула война без большой крови. А чего это стоит одаренным, многие и не думали. Ох, будет время, я с ними разберусь. Надо бы закон прописать или некий «договор», ограничивающий как право одной стороны звать без крайней нужды, так и глубину вмешательства другой – то есть снавей. Потому что очень хочется верить: все будет хорошо. Они вернутся.
За размышлениями дорога продвигалась легко, к вечеру я достигла леса и взбодрилась: после трех дней тяжелого болота оказалось особенно приятно пританцовывать на теплом песке, заплетенном сухими мхами и ласковыми травами, ощущая кожей нагретые солнцем за день стелющиеся по поверхности корни. Тем более босиком, поскольку обувью я, понятное дело, так и не разжилась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25