– Ну вот, пожалуйста…
– И все-таки я прошу, Егор Андреевич, – заговорил директор, – найти, что снимать. Мы действительно не можем позволить, чтобы из-за баловства мальчика простаивала вся группа. Я уверен, у нас есть что снимать.
– Ну что, что? – раздраженно спросил режиссер. – Подскажите…
Директор продолжал уверенно:
– Ну, хотя бы отдельные кадры без Володи… крупные планы Оксаны, пейзажи… Вот Людмила Васильевна посмотрит в разработках, я убежден, что найти можно.
– А я убежден, – вставил оператор, – это все равно ничего не даст… отдельные планы, кадры… потом сами же будем переснимать…
– Значит, есть предложение простаивать? – насмешливо уточнил директор.
В этот момент режиссер увидел Ромку.
– Пожалуйста, он, явился сам виновник! Кто не знаком, могу представить: организатор, так сказать, импресарио внеплановых встреч по боксу и незаменимый участник антиобщественных боев, местный житель Роман Марченко.
Ромка выдвинулся вперед и поклонился. Все рассмеялись, даже Володя, хотя смеяться ему было так же трудно, как чихать.
– Артист! – язвительно заметил режиссер. – Может, ты вместо него и сниматься будешь?
– Идея, Егор! – вскричал обрадованно оператор. – Давай его и снимать.
– Правильно, – согласился режиссер, – так и сделаем, Если Марченко виноват, Марченко и должен исправлять положение. Как думаешь, Марченко?
– А что делать?
– Прыгать! Нырять! Как вчера, помнишь?
– Виталий Павлович, Егор Андреевич, – пытался сдержать обоих директор, – мы не готовы к подводным съемкам, еще не прибыл со студии бокс для кинокамеры.
– Ничего, – успокоил режиссер, – мы будем пока снимать с поверхности. Сколько у нас этих прыжков, Людочка?
Людмила Васильевна ответила не сразу.
– Наверное, шесть, если с финалом.
– С финалом, конечно, с финалом! – вскричал режиссер. – Это же на целый день работы. Едем, едем, товарищи.
– Но ведь это тоже надо подготовить, Егор Андреевич, – взмолился директор, – нельзя же так, сразу.
– Хорошо, – покорно согласился режиссер и подмигнул Ромке, – значит, не едем. Значит, снимать нечего, снимать не будем, будем простаивать.
– Нет-нет, – торопливо отозвался директор, – снимать будем, что-нибудь придумаем.
– Вот так, – повернулся режиссер к Володе и Оксане, – а вы оставайтесь, отдыхайте и очень-очень завидуйте нам! Пошли, Роман.
Директор придумывал недолго.
Скоро от причала рыбоколхоза отошли две взятые напрокат рыбацкие фелюги, на них была аппаратура, сверкали серебром огромные квадраты подсветов.
На спасательной станции тем временем отчаянно тарахтел, разогреваясь, подвесной мотор к шлюпке. Тут же суетился Канатов – ему было поручено обеспечить съемку спасателями. Сначала администратор потребовал глиссер и пять спасателей, но наткнулся на упорное сопротивление Тимофея Васильевича – самый разгар купания, а случись что, уже не скажешь: потерпи, не тони, у нас глиссер на съемках. Пришлось Канатову согласиться на моторную лодку и двух спасателей.
Наконец мотор заревел и лодка помчалась вслед за фелюгами.
Вначале решили снимать прямо в бухте, выйти только мористее. Но когда остановились, выяснилось, что в кадре будет просматриваться поселок, в какую бы сторону ни стали снимать. Это не устраивало режиссера. Его так же не устраивало снимать и в сторону открытого моря – хоть какой-нибудь берег в кадре должен быть.
Егор Андреевич объяснил Ромке, что в картине есть такой эпизод, когда Марко, хвастаясь перед городской девочкой, прыгает в море с высокого обрыва, Но высокого обрыва в районе поселка не было – обрыв-то, конечно, был, но над очень мелким местом – не нырнешь, а в более глубоких местах берег не подходил так отвесно к морю – опять не прыгнешь. Поэтому будут снимать по отдельности. Кадр, как прыгает, и кадр, как ныряет. А уж потом в монтажной склеят эти два кадра.
Но так как действие этого эпизода происходит в безлюдном месте, то и не хотелось, чтобы на втором плане был виден поселок.
– Надо идти в Голубую бухту, – предложил оператор, – там со всех сторон скалы.
Режиссер согласился, и фелюги, деловито затарахтев, потянулись к Голубой бухте.
Через приборы и подсветы Ромка пробрался на ют фелюги, что по-сухопутному означает нос. И уселся там, свесив ноги за борт. Он любил так ходить на фелюге. Вот бы еще волнения в балла три-четыре, чтобы нос то зарывался в волны, то подлетал вверх, прямо к небу. Вниз-вверх, вниз-вверх, как на качелях. Внутри что-то обрывается, летит куда-то в пустоту, проваливается и тут же сразу возвращается на место. И сладко, и пусто, и горько, и тошно… Так, наверное, тренируются космонавты. Да посидеть бы сейчас там, в камере, покрутиться бы часок на центрифуге. И вообще это, неверное, очень здорово – видеть сверху всю Землю. Ромке не летал еще на самолетах, но представить себе, что видит летчик, он может. А увидеть Землю так, как видят ее космонавты, он никак не может, не получается. Если, конечно, сильно представить, ну, напрячь все воображение, то увидишь разве только большой глобус. А как выглядит сама Земля, как она вся перед тобой вращается? Конечно, слетать и посмотреть – было бы здорово! Но и только. И сейчас же обратно. На дальние планеты он бы не полетел. Что тем интересного? Какая-то красная трава, фиолетовое небо. Зачем ему фиолетовое? Ему и голубое очень нравится. И вообще как можно жить при фиолетовом небе? А облака? Облака тогда будут какие-нибудь желтые. Он представил себе на минутку фиолетовое небо и желтые облака. Нет, неверное, это очень красиво. Конечно, красиво, решил он, вот бы посмотреть. Вообще-то новые места посмотреть тоже интересно, как это там у них все устроено.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56