— Вот и дежурь. Девица давно уже смоталась куда-нибудь подальше, а мы здесь ходим, ждем, как дураки. Щас… — Парень рассердился: — Меня достали идиотские приказы нашего начальника. Мало ли что сказал его полоумный сынок. Не буду я тут сидеть. Вот посмотрю наверху — и вернусь в бар. А ты — как хочешь.
— Я тоже хочу в бар, — согласился второй.
— Вот и чудненько…
Они взобрались по лесенке на самый верх, потом спустились и, даже не проверив еще раз, покинули этаж. Голоса затихли в отдалении. Колян сидел ни жив ни мертв — это чудо, что они почему-то не увидели Алену.
Он поднялся на затекшие ноги, чтобы подбежать к ней, громко застонавшей от боли, но буквально прирос к месту.
Внизу кто-то тихий, молчаливый опять поднимался по стремянке. Чужие руки уже легли на край площадки. Человек слышал Алену, ей не обмануть его. Коля быстро нырнул обратно в свое укрытие.
32
Серега не находил себе места. Ника ушла в шесть часов утра неизвестно куда искать фортепиано — только сейчас до него дошла бессмысленность ее заявления. Чужая, непонятная Ника. «Наверное, судьба так меня наказывает», — подумал он. Никогда не понять ему Нику. Сергей, похоже, окончательно потерял ее, когда-то с таким трудом отвоеванную у Тоника…
Он пил крепкий кофе, чашку за чашкой, и смотрел в раскрытое окно. Там, в бледном, подернутом тонкими облаками небе встает тусклое, блекло-желтое солнце, свет его растекается по восточному горизонту, не освещая сумеречную, тенистую землю. На улице за воротами клуба — ни души, даже на Наличной машин практически нет, а те редкие, которые нарушают тишину раннего часа, пролетают мимо с огромной скоростью. Мокро, зябко, но Сергею не хочется закрывать окно. Он не выспался, от выпитого кофе дрожат руки, а утренний холод бодрит и одновременно несет ощущение сладкой грусти. От воспоминаний сжимается сердце. Он — нормальный, реальный человек, и до сих пор не может примириться с потерей своего прошлого…
Что же грустно-то так? Потому что так и должно быть, если ты совершил непоправимые поступки. Потому что (вдруг хватило смелости и отчаяния признаться в этом самому себе!) он — подлец и трус. И с этим надо жить дальше. Серега и живет. Только сидит в нем холодным комком зло — и не дает покоя…
Замерзнув, он все-таки встал из-за стола и закрыл окно. Обернулся в полумрак комнаты. На старом ободранном диване, вытянувшись, спит вахтенный. Полночи он бегал по клубу, устраивал пришедших из-за границы гостей, швартовал их огромное неповоротливое корыто, отчаянно ругался по рации с пограничниками и спасателями. Устал, бедняга… Сергей записался в журнал и тихонько вышел, прикрыв за собой дверь. Он собирался прогуляться на яхте.
Странное какое-то утро. Часто такая погода — предвестник тоскливой, дождливой, холодной серости на долгие дни… «Иллюзия» стоит вся мокрая после проливного дождя. Сергей на всякий случай заглянул в каюту — вдруг Ника раздумала уходить и легла спать? Нет…
Он поднял грот — ветра практически не было. Ничего, отсюда видно, что по фарватеру бежит легкая рябь, значит, там еще живет дыхание ночного шторма. Но здесь неподвижная вода до мельчайших подробностей отразила безжизненное крыло паруса. Серега дернул стартер — и тишину залива нарушило стрекотание восьмисильного моторчика. Яхта отошла от пирса и медленно направилась к выходу. Он еще раз оглядел берег — Ника не вернулась…
Пускай. Он встал, выпрямился, расправил плечи. Здесь, на открытой воде, тяжелое, грызущее душу чувство вины растворялось, исчезало — словно оставалось ждать на берегу. А Серега наслаждался ощущением своей силы и уверенности в каждом движении, грацией и послушной резвостью маленькой яхты. Только здесь он становится самим собой!
Едва он вышел из-за мыса, легкий ветер с запада слегка закренил яхту, парус заработал, и Серега выключил двигатель. Забурлила вода в кильватере, шкот в его руке наполнился живой силой, потянул — и Сергей заложил его на утку. Ровный ветер не грозил никакими неожиданностями. Возможно, к середине дня он совсем скиснет, но тогда можно вернуться под мотором. Удобно устроившись на борту, Серега с наслаждением вдыхал прохладный ветер и думал, что все его переживания в самом деле — мелки и неинтересны…
Гигантская свалка, подступающая к самой воде, образовала крутой высокий берег, под которым, среди жидкого кустарника, стоял маленький фанерный сарайчик. Двое бездомных, зевая и ежась от утренней свежести, разводили костерок. Языки пламени были почти невидимы в свете бледного солнца. Неподалеку спал еще один грязный мужик, а маленькая собачка, привязанная к чахлому кустику, визгливо лаяла на «Иллюзию»…
Чуть в стороне от фарватера, на мелкой воде застыли несколько резиновых лодок. Ранние рыбаки, покуривая вонючие папиросы, провожали Серегу равнодушными взглядами.
За свалкой открылся вид на гостиницу «Прибалтийская». Гигантская коробка с частично выбитыми окнами, мертвая и пустая. Ночью в ее окнах танцуют голубые огни. Даже пришедшие вчера по Корабельному фарватеру зеленые от страха иностранцы видели эту страшную иллюминацию, а кто-то разглядел в бинокль призрака, приветливо махавшего им рукой из окна верхнего этажа… Туда даже спасатели не лезут — там почти так же опасно, как, например, на путях Финляндского вокзала.
А еще чуть дальше — автодром. По нему с утра пораньше какой-то деятель носится на разбитом «Москвиче» — с такой отчаянной скоростью и так неуклюже, будто пытается покончить с собой.
Серега не только пялился на берег, но и следил за тем, чтобы не сойти с фарватера. Вокруг — мели, а ему хочется погулять… Яхта с ровным бурлящим звуком уходит все дальше в море, а вслед летят звуки просыпающегося города:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97