Не могу назвать эту работу лёгкой. Люди относятся к тебе, как к подносу с едой, совершенно не замечают! Я знала, что они не обязаны меня замечать, и, вероятно, и в самом деле была подносом с едой, тряпкой, вытирающей столик, руками, уносящими и приносящими тарелки, голосом, спрашивающим о заказе. Я знаю всё это. Это некоторого рода унижение, и, думаю, справедливо хотя бы оставлять за это чаевые.
– Да, всё равно. – Майкл положил безразличную ему десятку на стол. Для него уже давно это была, на самом деле, ничего не значащая банкнота, но Мари, обслуживающей наш столик в тот вечер, пятнадцать фунтов, которые мы оставили, говорили о том, что её мечта купить сиреневые босоножки, стоявшие в витрине Карен Миллер, стала ближе.
World Music Awards afterparty проходило в новом двухэтажном клубе на последних этажах шестнадцатиэтажки на Пикадилли в центральном Лондоне. Клуб был забит людьми, желающими посмотреть на знаменитостей, которые уединились в VIP-комнате, отгороженной стеклом от основного холла. Увы, знаменитости так и остались недосягаемы, что за стеклом телевизора, что за стеклом VIP-комнаты.
Майкл знал нужных людей, и мы были допущены в VIP-зал. Чтобы вас пустили к «випам», нужно приходить в клуб с правильными людьми, например, с известными музыкантами, продюсерами, актёрами или просто с богачами. Если будете приходить с ними в одно и то же место не один раз, то вас, скорее всего, будут пускать и самих по себе.
Среди VIP были V–VIP, а среди V–VIP – V–V-VIP. Один из V–V-VIP (рэппер, имени которого я не помню) решил покинуть зал, в результате его телохранители протоптали ему дорожку, в буквальном смысле слова отшвырнув нескольких VIP-парней и грубо оттолкнув с прохода звезды пару VIP-девушек. Представляю их отношение к простым землянам в общем зале…
Вскоре мне стало скучно в этой комнате, где люди больше друг перед другом позировали, чем общались и танцевали, поэтому, через силу допив свой бокал периньона, я попросила Майкла отвезти меня домой. Он вызвал своего шофёра, потому что ему лень было рулить самому, да и в этот вечер он уже немного выпил. Шофёр приехал через сорок минут, так как было за полночь, и, когда Майкл ему позвонил, он уже спал.
Перед тем как отвезти меня домой, Майкл настоял, чтобы мы заехали к нему хотя бы минут на десять, чтобы я увидела его квартиру. Я жутко хотела спать, но Майкл чуть ли не на коленях стоял, умоляя зайти оценить его квартиру. Я согласилась при условии, что водитель будет нас сопровождать и потому, что так было больше шансов поскорее попасть домой.
Единственное, что меня поразило в фешенебельной квартире Майкла, это белый щенок по кличке Пафф, живший в маленькой клетке в зале. По его тоскливому взгляду я поняла, что с ним никто не играет. Майкл объяснил, что держит щенка в клетке, потому что тот портит мебель. В этом королевстве Пафф был всего лишь одной из украшавших его статуэток. Мне стало от этого особенно грустно, и я окончательно решила не развивать знакомство с Майклом.
Майкл названивал мне всю следующую неделю. Каждый день по несколько раз в день. Я находила разные отговорки, не желая раскрывать истинных причин моего нежелания идти на второе свидание. Однако когда настойчивость Майкла превратилась в назойливость, я сказала, что он просто мне не нравится. Майкл, привыкший получать всё, что захочет, не мог поверить в мой отказ, вырвав у меня ещё одно неприятное признание: «I think you are cheap. And it’s your money that cheapens you. And also that dog… It’s crying and you don’t hear it».[22]
Тут Майкл взорвался. Никогда в своей жизни я не слышала столько вариаций слова «fuck» в свой адрес.
– Да ты просто расистка! – кричал он. – Ты предпочитаешь этих чистеньких беленьких мальчиков?! Они же просто играют женщинами, разве не видишь? Они и с тобой поиграют и бросят! В слезах оставят. Ты меня ещё припомнишь! Они будут использовать тебя, притворяясь сладкими и милыми… Я бы спал с тобой без этой лжи. Если бы я тебя просто трахал, я бы так и сказал, что просто тебя трахаю. Я бы не вешал тебе лапшу на уши, и всё потому, что я настоящий!
Наверное, Майкл долго над этим вопросом размышлял, я не могла объяснить иначе, почему вообще зашёл разговор о белых мальчиках. Я ведь не говорила, что оставляю его ради какого-то белого принца.
– Вся эта тирада, Майкл, подтверждает моё мнение, что зачастую чёрные ещё большие расисты, чем белые.
– А в чём расизм? В том, что я говорю правду?
Я попросила его остыть, потому как выяснять, что почём, и что-то доказывать мне было лень.
– Цвет кожи – это как менталитет, – продолжил он более спокойно. – Если не обобщать, то кое-какие общие выводы, характерные для этого цвета кожи, сделать можно. Разве не так? У меня есть деньги – я их показываю. Я не притворяюсь, что у меня их нет, как эти твои белые мальчики. У меня есть крутая тачка, я тебе показываю свою крутую тачку. И так во всём. Я настоящий. На-стоя-щий.
Странно, но в устах Майкла даже слово «настоя-щий», даже сказанное по-английски, имело в своей основе слово «стоить»…
Хотя, как ни крути, в его словах была своя правда. Многое из того, что он говорил, отражало воззрения весомого количества богатых чернокожих, также как и богатых русских. Они были одинаково одеты в «Дольче-Габбана», с золотым «Ролексом» на руке, джипом (вариант – бумером), но ни у тех, ни у других не было привычки к деньгам, не было класса. Они разбогатели внезапно и ещё не успели к этому привыкнуть. Исконную аристократию в России уничтожили или растворили, чёрной аристократии (в привычном нам понимании этого слова) никогда не существовало. Покупая то, что они считали символами достатка, они не понимали, что тем самым отгораживают себя от класса «естественно-разбогатевших-людей», заработавших деньги упорным трудом, а не сорвавших куш на неоднозначных сделках, а также от тех, кому деньги достались по наследству, и записывают себя в более низкую социальную категорию «нуворишей».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11