плакать вместе с плачущими.
Сыновья Сильвии тоже могли ее подбодрить, особенно Диего. Энди не умел сочувствовать долго, хотя на час-другой его хватало. Жаль, Диего не удалось приехать — у него работа, семья. Но Диего развеселил бы Сильвию. Аллегра же могла распереживаться так, что в итоге приходилось ее утешать, даже если трагедия лично твоя.
Джослин поняла, что Сильвия держит себя в руках ради Аллегры. Вынуждена притворяться счастливой, когда ей так плохо. Кто посмел бы такого требовать? Она представила, как Сильвия варит Аллегре суп и наполняет ванну, закутывает в шали, укладывает на диван и отпаивает чаем. Нет, чтобы Сильвия носилась с Аллегрой сейчас — это уж слишком. Украдкой взглянув на разбросанные вокруг плеера коробки от компакт-дисков, Джослин поняла: кто-то упивался своим горем, причем не Сильвия — если только она вдруг не увлеклась Фионой Эппл. Откуда в Аллегре столько эгоизма?
Впрочем, она всегда была трудным ребенком. Красивым, без сомнения. Она унаследовала темные глаза матери и блестящие волосы отца, в лице сочетались лучшие черты обоих, фигура была как у Сильвии, только сексуальнее. А вот родительского самообладания и спокойствия ей не досталось. Счастливая Аллегра была безудержна, несчастная — безутешна, но потом, когда ты уже давно сдался, вдруг затихала сама. У Сильвии в репертуаре имелось несколько приемов для маленьких сыновей. «Был бы ты песиком, я бы потерла тебе за ушками, чтобы не плакал, — говорила она и терла за ушками. — Был бы ты котиком, почесала бы тебе шейку, — и чесала. — Был бы ты лошадкой, потрепала бы по носику. Был бы птичкой, погладила брюшко, — гладила, — но, — быстро задирала ему рубашку, — ты мальчик», — и громко дула в живот, прижимаясь мокрыми губами, пока он не заходился от смеха. Аллегру такая игра привела бы в ярость.
Однажды, листая женские журналы Сильвии, четырехлетняя Аллегра расстроилась, что в них столько белых мест. «Я не люблю белое, — сказала она. — Это так скучно. — И разрыдалась. — Так скучно, так много белого». Всхлипывая, она просидела больше часа, просматривая каждую страницу и закрашивая белки глаз, зубы, пространство между абзацами, вокруг рекламы. Она плакала потому, что видела; ей такое не под силу; вся жизнь пройдет в безнадежных, бесконечных попытках исправить эту безвкусицу. Она постареет, но никуда не денется от белых простыней, белых стен, своих белых волос.
Белого снега.
— Начало чем-то напоминает сказку, — заметил Григг. — Интересный вариант. Давным-давно доброй мачехой после смерти ее любимого мужа стала помыкать злая падчерица.
Официально в этом месяце нас принимала Аллегра, но поскольку дом и еда принадлежали Сильвии, получалось, что хозяйка Сильвия. И в этой роли, как ее ни назови, Сильвия поклялась себе: Григг останется доволен. Он пришел последним — она успела забеспокоиться и от этого обрадовалась ему еще больше. Бернадетта никогда не простит им, если Григг снова сбежит. Он только что высказал очень интересную мысль.
— Интересная мысль, — ответила Сильвия. — В обществе, где деньги переходят к старшему сыну, ничего необычного тут нет, правда? Но часто ли об этом пишут в книгах? Большинство писателей равнодушны к проблемам пожилых женщин. Мисс Остен, как всегда, молодец!
— Но на самом деле книга не столько о миссис Дэшвуд, сколько о юных и красивых дочерях, — возразила Пруди. Она пришла с собрания учительского профсоюза, непривычно накрашенная и политизированная. Ее брови слегка отросли, или же она их подрисовала, и слава богу; только ораторский голос все портил. Профессиональная болезнь, предположила Сильвия, надо посочувствовать и так далее. До конца вечера ее произношение наверняка исправится. — За исключением вводной части. Полковник Брэндон не намного моложе, но влюбился не в миссис Дэшвуд, а в ее младшую дочь. Пожилой мужчина еще может влюбиться. Пожилой женщине — не стоит.
Пруди сказала это без задней мысли, однако мысль не заставила себя ждать. Какой faux pas она только что совершила. Справедливости ради, такие проколы ей вроде несвойственны, да? Но тогда это было тем более заметно. Ходили слухи, что у Дэниела есть другая, что Сильвию он бросил не из-за несчастливого брака, а сгоряча. Пруди решила уточнить, что не имела в виду Сильвию, хотя — для своего возраста Сильвия выглядит хорошо, но, если честно, какие могут быть перспективы в пятьдесят с чем-то?
— Не... — сказала Пруди, однако Бернадетта начала одновременно с ней и продолжила. И останавливаться не собиралась. Дождь отмерял длину ее речи. Пламя из синего сделалось оранжевым — от одной крайности к другой. В топке упало полено.
Бернадетта умела говорить и в то же время наслаждаться тишиной. Ничто не нарушало ее покой меньше, чем звук собственного голоса. У Сильвии такая благодать, не то что у Джослин. Сильвия жила в центре, рядом со студенческим городком, но в стороне от улицы — прямо за женским обществом, то ли «Фи Бета Пи», то ли «Пи Бета Фи». Место было укромное, мирное, если не считать конкурсных дней, когда целую неделю толпа девиц распевала на лужайке; «Мечты мои — "Фи Бета Пи" (или наоборот), бум, бум», — словно русалки морякам. Само собой, на конкурсной неделе клуб здесь не собрался бы. Уйди Дэниел в такую неделю, Бернадетта поняла бы. Джослин рассказывала ей, что Дэниел встречается с женщиной, которая годится ему в младшие сестры.
Джослин знала, каково покинутому отцом ребенку. Но конечно, все иначе, когда ребенок взрослый и живет отдельно. Аллегра имела полное право скучать по отцу, хотя иначе, нежели Сильвия. Сильвия теперь одна изо дня в день; Аллегре просто испортили Рождество.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72