Привык жить один.
Угрюмо замолчал и вдруг неожиданно спросил:
– А что, Дашутка небось кого-то побогаче подцепила? Она ведь там модель какая-то? Очень уж хороша!
– В общем, да. Этот парень – сынок богатого банкира, – не смог соврать Петр.
– Я так и подумал. Девки сейчас еще расчетливее, чем раньше, – подытожил старик. – Но ты, Петя, не унывай! Будет и на нашей улице праздник! – И тепло взглянул на молодого товарища по несчастью. – Вот увидишь – сделаю тебя богатым! Держись только крепче за Терентия Фомича! – И на этот раз надолго замолчал – крепко задумался. А Петр широко раскрытыми глазами смотрел на великолепные пейзажи горного Алтая, и это постепенно отвлекло его от грустных мыслей.
Поселок Добрыниха раскинулся в предгорье Алтая, на берегу быстрой речки, впадающей в полноводный Иртыш. Основан был старообрядцами, бежавшими из Центральной России от гонений православной церкви. Староверы истово трудились и жили в достатке, – дома у них, как правило, крепкие, за высокими заборами, с крытыми дворами.
В советские времена многие семьи пострадали от коллективизации, раскулачивания и других напастей, население обнищало; однако дедовские избы, добротно срубленные из лучшего строевого леса, по-прежнему крепкие, простоят, казалось, века.
К такому прочному пятистенку, хозяином которого был Терентий Фомич Полторанин, и подкатил «уазик» Егора Анисимовича. Выгрузив соседа и его московского гостя, проехал еще метров пятьдесят и остановился у собственных ворот – они тут же открылись изнутри: его ждали.
Захватив вещи, Терентий Фомич и Петр вошли в дом. Хотя хозяин живет один, внутри чисто, прибрано: дощатые полы вымыты, даже выскоблены; занавески на окнах, покрывала на кроватях безукоризненно выстираны; на подоконниках и лавках ни пылинки.
– Это у меня соседская Клавка, дочь Егора, хозяйствует, – объяснил Фомич, поймав удивленный взгляд гостя. – Она и обед на два дня мне готовит. Ну а об остальном самому приходится заботиться.
– Она что же: родней доводится? Или помогает за плату? – поинтересовался Петр и деловито добавил: – Я тоже буду участвовать – ведь теперь ей придется готовить на двоих.
– У нас тут все немножко родственники – полдеревни Полтораниных. Хотя близкой моей родни здесь никого не осталось, – невесело усмехнулся хозяин. – А Клавдия старается потому, что я дом по завещанию на нее отписал: прямых наследников у меня нет.
Фомич провел гостя по просторной избе, состоящей из большой светлой горницы и еще двух небольших комнатушек, разделенных русской печью. Зайдя в одну, указал рукой на металлическую кровать с панцирной сеткой.
– Это твоя комната, Петя! Вот тут будешь спать. Сюда вещи свои складывай, а одежу повесь на гвозди, – распорядился он. – Инструмент оставь в сенях. Мы опосля с ним разберемся.
Петр хотел пойти за вещами, но Фомич его остановил:
Особливо не увлекайся, еще успеешь обустроиться. Лучше ополоснись с дороги. Пособишь нам с Клавдией приготовить все, что надо для угощения. Она сейчас прибежит. Отпразднуем с соседями твой приезд.
Только успел Петр умыться и немного разобраться в своей комнатке, как по голосам, доносившимся из горницы, понял, что пришла Клава. Бросив свое занятие, он пошел к ним: вместе с Фомичом невысокая молодая женщина проворно накрывала на стол. Заметив гостя, выпрямилась, оправила платье, улыбнулась приветливо.
– Добро пожаловать в наши края! Мне Фомич сказал – тебя Петей зовут. А меня – Клавой, – скороговоркой сообщила она, протягивая ему руку. – Со мной дружить надо, чтоб вкуснее готовила! – пошутила она, откровенно по-женски рассматривая высоченного, симпатичного парня.
Клаве на вид лет двадцать, не красавица: рыжеватые волосы, по-простому забранные в пучок, голубые глазки, круглое веснушчатое лицо и вздернутый носик не выделяли ее из множества миловидных деревенских девушек – богата такими русская земля. И все же не остался Петр равнодушным к ней: ладная фигурка, стройные бедра, крепкие ноги, высокая грудь.
Он вернулся к себе, достал из сумки литровую бутылку «Столичной», копченый окорок, две банки хороших консервов – свой вклад в общий стол; принял участие вместе с ними в приготовлениях. Вскоре все было готово, – собранное угощение радовало глаз.
На постеленной Клавой чистой скатерти – два больших блюда, с винегретом и холодцом; длинное – с жирной сельдью, приправленной лучком и картошечкой с подсолнечным маслом; миски с квашеной капустой, солеными огурцами и помидорами, маринованные грибочки, ну и прочая закуска: окорок, консервы; наконец, коронное блюдо – кулебяка с рыбой.
Стояла изобильная выпивка: посреди стола рядком расположились бутыли с самогоном и бражкой, литровка водки, графины с рябиновой и фруктовой настойками, медовым пивом и домашним квасом. Хватило бы напоить целый взвод, а не тесную компанию соседей!
Клавдия сбегала за своими, и вскоре за длинным столом в горнице собралась добрая дюжина гостей. Кроме хозяина, гостя и младшей дочери, Егор Анисимович с женой Марьей Ильиничной, их старшая дочь Валентина, лет тридцати, с мужем и тремя детьми-погодками, и сын Иван, средний по возрасту между сестрами, с женой Любой, кругленькой толстушкой с живыми черными глазками.
Иван, широкоплечий, коренастый, несмотря на молодость, был уже инвалидом: участвуя в боевых действиях в Чечне, потерял левую руку. Вернувшись с войны, он не мог работать, как раньше, трактористом, но не упал духом – выучился на бухгалтера. Люба заведовала молочной фермой, – похоже, была беременна.
Подняли тосты за гостя, за столицу родины – Москву, за здоровье и удачу;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140