Неудачная попытка покроет меня позором и перед женихами, и перед Пенелопой. Случись такое, я опять пущусь по свету в поисках пристанища, снова буду скитаться, как после падения Трои.
Впервые в жизни я чувствую, как меня покидает уверенность в своих силах, которая свойственна даже самому тупому воину. Настоящие герои — Ахилл, Гектор, Агамемнон — никогда ни на секунду не утрачивали веру в свою мощь, никогда в их душу не закрадывалось сомнение. Я же в отличие от них всегда во всем сомневался, и нередко именно сомнение выручало меня в самых трудных обстоятельствах и помогало побеждать. Но с тех пор как я вновь оказался под небом Итаки, чувство неуверенности неотступно преследует меня, будто меня прибило не к родному берегу, а к берегу сомнений и слез.
— Пусть каждый по очереди, начиная справа, выходит вперед и становится на каменный порог.
Так приказал Антиной, взявшийся руководить состязанием, словно он хозяин дома или заранее уверен, что благоволение Пенелопы ему обеспечено. Она же сидела в своем кресле, неподвижная и молчаливая, как изваяние, с устремленным вдаль отсутствующим взором.
Я внимательно приглядывался к ней, надеясь заметить на лице жены тень неуверенности или тревогу, но вдруг увидел на ее губах улыбку. Улыбку, опять вызвавшую у меня замешательство. Что означала эта улыбка, о каких чувствах говорила? Какая тайная уверенность позволяла ей улыбаться в столь напряженный момент? Может, она предложила устроить состязание, заранее зная, кто будет победителем? Никакого подлога тут быть не могло, ибо лук испробовал сам Телемах. Безуспешно. А может, она давала ключ от кладовой, где хранился лук, кому-нибудь из женихов, и тот мог тайком тренироваться? Уж не с Антиноем ли она сговорилась? Ведь он так спокоен, словно уверен в своей победе. Однако не исключено, что ее военная хитрость рассчитана на провал состязания и таким образом она хочет удалить из дворца всех претендентов. Взгляд Пенелопы был устремлен куда-то вдаль, будто все происходящее у нее на глазах к ней не имело никакого отношения.
Мог ли я надеяться, что он остановится на старом, одетом в лохмотья бродяге? Но смею ли я сетовать? Я же сам затеял эту игру.
Первым встал Леод, сын Энопа, самый непритязательный из женихов; он, по словам Эвмея, не раз пытался усмирить гордыню своих товарищей и умерить их жадность. Быстро подойдя к каменному порогу, он взялся за тетиву, силясь натянуть ее и согнуть лук. Сделав две безуспешных попытки, Леод с огорченным видом повесил лук на стену.
— Я не смогу согнуть лук Одиссея, — воскликнул он, -пусть теперь попробует кто-нибудь другой. Но если вы рассчитываете с помощью этого лука завоевать Пенелопу, то заранее готовьтесь свататься к другой женщине, потому что лук согнуть никому не удастся. Говорю вам: это состязание принесет всем лишь бесчестье.
Слова Леода взбесили Антиноя.
— Не порочь других, Леод, если твоя мать родила плохого лучника. Очень скоро ты увидишь, сколько твоих товарищей смогут натянуть тетиву и пропустить стрелу через двенадцать колец. Подло приписывать другим собственные слабости, лучше бы тебе помолчать.
После этих суровых слов Антиноя вышел вперед Эвримах и велел козопасу Меланфию раздуть огонь, разложить на скамье перед очагом овечьи шкуры, а поверх шкур положить большой ком жира, который стал таять от близкого огня. Потом горячими и пропитанными жиром шкурами обернули лук, чтобы сделать его более гибким: этого потребовала готовящаяся к состязанию молодежь.
Пока Меланфий разогревал лук, я наблюдал за Пенелопой, которой, казалось, было в тягость ожидание. Довольно странное отношение к состязанию, в котором на коп ставится твое будущее.
Десять и еще десять женихов один за другим занимали позицию на каменном пороге и пытались согнуть разогретый жиром лук. Но каждая попытка кончалась ничем, и женихи с позором возвращались на место, проклиная сквозь зубы богов.
Я молча наблюдал за происходящим и наслаждался неловкостью молодых претендентов, которые прямо-таки корчились от усилий: вены на шее у них вздувались, лица искажались. И тут пришел черед косоглазого Амфимедонта. Он тоже поднялся на каменный приступок и взял в руки лук. Но Эвримах его сразу же осадил:
— Даже если тебе удастся натянуть тетиву, я убегу из зала, потому что неизвестно еще, куда попадет стрела.
В зале раздались смешки. Обиженный Амфимедонт швырнул лук на пол и вернулся на свое место.
Но и мои взгляды, и взгляды Пенелопы были обращены на Антиноя и Эвримаха — самых сильных из женихов и самых спесивых.
Тогда я медленно поднялся со скамьи и знаком пригласил Эвмея и верного мне пастуха Филесия покинуть зал. Выйдя из дворца, я обратился к пастухам с такими словами:
— Готовы ли вы, — спросил я, — биться с наглыми женихами, если вдруг среди нас появится Одиссей, чтобы свершить акт мести за все понесенные обиды и оскорбления? Или вы выступите на стороне претендентов? Что подсказывает вам сердце? Каков будет ваш выбор?
Оба пастуха не колеблясь ответили, что сила у них в руках удвоится, если по воле какого-нибудь доброго бога перед ними вдруг появится Одиссей, их господин и хозяин.
— Но боги не примут в расчет пожелание двух бедных пастухов, — уныло сказал Филесий.
— Так вот, — заявил я своим верным пастухам, — я — Одиссей и после двадцати лет мытарств вернулся на родную землю в обличье убогого нищего, хотя все еще крепок, как хорошо закаленное железо.
Я показал им шрам, оставшийся от глубокой раны, когда-то нанесенной мне диким кабаном во время охоты на горе Геликон, раны, которую они хорошо помнят, поскольку сами были свидетелями этого несчастного случая.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45