Фабио Карпи, Луиджи Малерба
Собаки Иерусалима
Зеркалам, прежде чем отразить что-нибудь, следовало бы минуточку подумать.
Кокто
Над голой и безлюдной равниной на холме возвышается небольшой средневековый замок. Все здоровые мужчины, покинув свои селения, отправились в первый Крестовый поход, и теперь в округе можно увидеть лишь бродяг и бездомных собак. Ушли все, за исключением кавалера Никомеда ди Калатравы, который отсиживается в своем замке: он не желает брать в руки оружие и идти отвоевывать Священную землю. Наш рассказ – о компромиссе между высокими христианскими идеалами и вполне земным желанием сохранить свою жизнь, между религиозной экзальтацией и повседневным милосердием. И еще – о долгах, семейных интригах, мистическом экстазе, жажде, голоде, миражах и галлюцинациях.
У стен Иерусалима крестоносцы уже ведут битву, очищаясь от грехов и являя примеры воинской доблести. Но наши герои – не воины, а грешники. Запыленные, в простой одежде, они намереваются достичь своей цели, следуя по замкнутому маршруту, отчего мысли у них иногда путаются; единственное их оружие – воображение и ирония. Обо всем, что с ними приключается, пока они ходят вокруг замка, мы узнаем по высказываниям и препирательствам, в которых как бы конкретизируются переживания героев, их неуверенность, отчаяние и… вера.
Неожиданные отклонения от маршрута, частые остановки, вмешательство персонажей, оставшихся в замке или дежурящих на его башне, как бы отмеряют ход событий, которые читатель по своему желанию может рисовать себе либо на фоне настоящего средневекового сицилийского замка, либо на фоне театральных декораций. Замок, окрестный пейзаж, деревья, навес под деревом могут быть просто нарисованы на заднике или изготовлены из любого подходящего для декораций материала, поскольку их назначение – придать достоверность изменчивым ситуациям, в которых наши герои оказываются во время своего многотрудного паломничества. Цель этого драматического иллюзорного похода – Иерусалим, но Иерусалим, рождающийся в процессе разговоров кавалера Никомеда и его слуги и кажущийся куда более реальным, чем окруженный каменными стенами, далекий и недостижимый Святой Город.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Барон Никомед ди Калатрава считает, что воевать из-за какого-то гроба – затея слишком мрачная, и потому отказывается участвовать в крестовом походе
На величественном ложе под балдахином возлежит в темном халате с тремя подушками под головой барон Никомед ди Калатрава – крупный мужчина лет пятидесяти с большим носом и жиденькими седеющими волосами. Его глаза закрыты, но по тому, как он медленно отворачивается от солнечного луча, проникающего в просторную комнату через единственное окно и бьющего ему прямо в лицо, можно заключить, что он не спит.
Рядом с кроватью на неудобном стуле сидит домашний священник дон Бласко и монотонно бубнит над ухом не слушающего его барона:
– Брат французского короля Гучо де Вермандуа уже переправился через Отрантский пролив и в октябре будет у Константинополя. Герцог Готфрид Бульонский тоже уже в пути и к Рождеству подойдет к Босфору. Отбыли принц Тарантский, Бомон д'Альтавилла, граф Тулузский Раймон де Сен-Жиль вместе с папским легатом Адемаром, епископом де Ле Пюи. Уехали граф Робер Фландрский, герцог Робер Нормандский, граф Стефан де Блуа…
Никомед, не открывая глаз, зевает. Священник, перестав бубнить, вглядывается в лицо барона и с суровым видом изрекает:
– А вы все спите.
Никомед на мгновение приоткрывает один глаз и, сразу же закрыв ею, говорит:
– Я пытаюсь заснуть, да никак не получается.
– Вся христианская Европа так и бурлит.
Никомед открывает оба глаза и с улыбкой замечает:
– Бурление – первая стадия загнивания.
Бласко вскакивает со стула, подходит вплотную к кровати и раздраженно восклицает:
– Мы должны освободить Гроб Господень! Вот цель нашего Крестового похода.
– Ну и освобождайте. Но на меня можете не рассчитывать. Никому не удастся вытащить меня из постели ради такой малости.
Священник наклоняется к самому лицу Никомеда и произносит со злобной гримасой:
– Не богохульствуйте, барон ди Калатрава, скоро обстоятельства вынудят вас к этому. Кредиторы отнимут все ваши владения – и этот замок, и даже эту вашу кровать.
– Я ничуть не дорожу земными благами. На земле мы временные гости, Бласко, разве вам это неведомо? Может, вы об этом забыли?
Священник нервно мерит шагами комнату, бормоча молитву: – Jesu divine Magister noster, dissipa consilia impiorum, et omnium illorum qui in pusillanimitate spiritus fallacibus suis argutiis populum tuum irretire ac circumvenire soliuntur. Omnes nos discipulos tuos illumina gratiae tuae…
Затем, преклонив колена у изголовья кровати, продолжает: -…ne forte corrumpamur astutia sapientum hujus saeculi, qui perniciosa sophismata sua ubique spargunt, ut et nos in errores suos pertrahant. Concede nos fidei lumen…
Вконец раздраженный этим непрерывным бормотанием, Никомед взрывается:
– Ну, знаете, Бласко… Могу я узнать, что вы там делаете?
– Молю Господа нашего, чтобы он помог мне тронуть вашу бесчувственную душу.
– Моя душа – не что иное, как комбинация атомов. Вот если бы вы почитали Демокрита…
– А о своей сестре вы подумали?
– Она сама о себе думает достаточно.
Бласко со вздохом поднимается с колен.
– У вашей сестры такое слабое здоровье.
– Моя сестра холит свои немочи. В святые метит!
С этими словами барон решительно отворачивается от священника. Но Бласко не сдается и, обойдя кровать, снова оказывается лицом к лицу с бароном.
– Вам известно, что Церковь не только in spiritualibus отпускает нам грехи наши, но и in temporalibus – прощает долги крестоносцам, защищающим Христа с мечом в руках?
– Барон Никомед ди Калатрава не возьмет в руки меч и не прольет ни капли крови – ни своей, ни чужой – во имя кого бы то ни было и, уж конечно, не ради завоевания Гроба Господня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19