Вестфален Йозеф Фон
Копия любви, или Аннулированное подозрение
Йозеф фон Вестфален
Копия любви,
или
Аннулированное подозрение
Наконец-то все прошло. Мне понадобилось больше трех лет, чтобы отделаться. Да кто же, кроме меня, мог так любить женщину, да еще и по имени Эрика. Теперь, наконец, она мне действительно безразлична. Настолько, насколько, может быть, безразличен был я для нее изначально. С нею я исследовал самые страстные любовные уголки. Мне досталось много прекрасных сумерек и ночей - и все же, как только все было кончено, я не мог избавиться от ощущения, что только потерял с ней время.
По прошествии месяцев гордого одиночества я, наконец, опять стал замечать волосы и бедра других женщин, а вскоре и глаза, губы и щеки. И вот я уже решил, что забыл Эрику. Однако каждый новый успех лишь демонстрировал мне, насколько неубедительной, мелкой и пустой была каждая новая любовь по сравнению с прежней, огромной, все-таки безответной и непостижимым образом погибшей любовью к Эрике.
Теперь я думаю, что Эрика всегда так умело распоряжалась своими чувствами, что я не замечал, как однобока наша связь. После того как она ушла, некрасиво ругаясь (это пришло мне в голову уже позже), я неоднократно предпринимал неудачные попытки завязать романы с другими женщинами до тех пор, пока, в конце концов, не понял, что никогда не найду утешения, если ищу эрзац.
Самое позднее через три дня я сидел на краю постели и таращился в пустоту, а Нина, Нена, Нана, Нуна и Нона знали, что все мои мысли о другой. Так я погубил не одно многообещающее начало. Ну какой идиот мысленно хранит верность наипрекраснейшей женщине! А я мысленно хранил верность наглой жесткосердечной домохозяйке, которая исчезла, оставив за собой запах серы. Я был распоследний идиот.
В Нине, Нене, Нане, Нуне и Ноне я искал ту Эрику которую я любил: жадную, выходящую на оргазм, как собака на зайца, настоящую охотницу. Это мне нравилось.
Я ненавидел Эрику, предавшую нашу любовь, мои чувства, женщину из племени самовлюбленных, ленивую свинью, трусливую обезьяну, которая в свои сорок уже обросла уютом, чтобы не напрягаться для любовных интриг, лжи и тайны - я ненавидел эту Эрику так же, как любил ту, дыхание которой в порыве желания было таким глубоким и сладострастным, какого я не слышал от других женщин ни до ни после.
Так дальше продолжаться не могло. Я решил больше не гоняться за женщинами и не искать в них Эрику, смехотворный прообраз, ставший моим наваждением. И в самом деле это удалось: за полгода никто не смог вскружить мне голову. Решение претворялось в жизнь. Поймав женский взгляд, я улыбался в ответ, но не оглядывался.
Придя домой, я забирался в ванну и сидел там до тех пор, пока не распарится кожа, убеждая себя, что в этом и состоит преимущество бытия в одиночку. Я никогда не проводил столько времени в ванне в те годы, когда рядом была Эрика, или в те дни, когда рядом были Нина, Нена, Нана, Нуна и Нона. Как же было показаться им на глаза с размягчившейся кожей! В одиночестве я нырял в кровать, заново открывая радости чтения, и чувствовал себя словно мне было опять 16, 17, 18. Я читал до полуночи или даже всю ночь напролет, не стесняясь очков, без которых уже не мог разобрать ни одной буквы. Я преодолел любовь к Эрике и больше не хотел никаких копий.
Полгода я жил один и был счастлив. Любую возможность сбижения с женщинами я игнорировал. Это не всегда давалось легко. Эрика, дрянь, дура, паршивка, змея, гадюка, ослица, корова, ворона, сорока, воровка, принцесса на горошине лишила меня сил. Я больше не хотел завоевывать женщин и потакать их капризам.
Ритуалы завоевания мне опротивели. При всем мнообразии они всегда походили друг на друга. Я сердился на самого себя, когда замечал, что пытаюсь быть обаятельным. Хотя каждой женщине нашептываются в ушко разные слова, все они улыбаются одинаково. Меня тошнило от мысли, что я, неотразимо ликвидируя последние препятствия на пути к постели, использовал одни и те же приемы, будь то Нена, Нина, Нана, Нуна, Нона или Эрика. Опять выстригаю волосы, торчащие из носа. Опять надеваю брюки, которые лучше всего сидят. Опять сую презервативы в кармашек для часов и отыскиваю самые обольстительные трусы - если дело дойдет до. Привожу в порядок ноги, чтобы - не дай бог! - не поцарапать ножку любимой слишком длинным ногтем на большой пальце. Я начинал копировать самого себя, если хотел покорять. Именно поэтому я больше не буду никого завоевывать. Пусть лучше завоевывают меня.
Возле кассы в супермаркете ей понадобились три пфеннига, кассирша не отпускала.
Очередь из пяти баранов, стоявших передо мной, на фарс не отреагировала. Я бросил незнакомке мой кошелек на выручку. Расплатившись, она стала ждать. Когда подошла моя очередь, она вернула кошелек и поблагодарила.
- Три пфеннига, - сказал я. - Так задешево мне еще никого не удавалось спасти.
Уж лучше бы триста марок.
Мы улыбнулись друг другу, я ушел и не обернулся, хотя это далось мне с трудом.
Через некоторое время я встретил ее в булочной. У меня с собой была только купюра в сто марок, а купить хотелось один крендель. У продавщицы не оказалось сдачи, она покачала головой. Тут в мою сторону прилетел кошелек. Это была она, уже не очень незнакомая. Мы улыбнулись друг другу, чуть ли не лучезарно. Я ушел, прихватив крендель, в хорошем настроении, почти счастливый, и, памятуя о своем намерении, не обернулся.
Я встретил ее еще раз. Она неумело пыталась накачать колесо своего велосипеда. Я помог ей, пошел дальше - и опять не обернулся. Я же больше не гоняюсь за женщинами. И она не исключение.
1 2 3 4