- Эй! - крикнула она мне вслед, и я вернулся.
- Не можете же вы сейчас вот так просто взять и уйти, - сказал она. Так не годится.
- Ну, если вы так считаете... - сказал я.
Ее звали Ольга. Я проводил Ольгу до дома и вышел из ее квартиры через неделю. Я писатель и могу себе такое позволить. Я не завишу ни от компьютера, ни от пишущей машинки. Я до сих пор умею разборчиво писать на бумаге и тем самым зарабатывать деньги, охотно отказываясь от современных чудес техники. Только время от времени мне требуется телефон, чтобы отодвинуть срок сдачи рукописи.
Ольга пошла проводить меня домой. Моя квартира больше и лучше расположена. Ольга осталась на три недели. По утрам она уходила из дому. У нее была смешная профессия. Она консультировала дизайнеров, угодивших в полосу созидательного кризиса и страдавших от творческих запоров. Я могу работать только под нажимом, и Ольга заметила, что мое средство - это дать нажиму стать настолько сильным, что запор проскакивает сам собой или вообще не появляется. Во всяком случае, мне не хотелось, чтобы она выдавала своим пациентам мою тайну. Чем больше дизайнеры страдают от своих простоев, тем меньше страдает мир от их сумасшедших вывертов.
Полгода мы жили то тут, то там, и были счастливы. Наконец-то я встретил женщину, которую не надо было сравнивать с Эрикой. Наконец-то Эрика стала мне безразлична. Оглядываясь на Эрику из моей жизни с Ольгой, я понял, что она была наседкой, шум, кудахтанье и распусканье перьев которой я, слепой петух, принимал за страсть.
Как всегда я работал над разными проектами. С Ольгой про свою работу я не говорил. Я вообще ни с кем не разговаривал о своей работе. Я делал ее. Разговоры о писательстве могут зайти слишком далеко. Повара тоже не разговаривают про приготовление еды.
Один из моих проектов я назвал "Ксерокопией любви". Я еще не знал, что из него получится. Рассказ, эссе, может, даже роман. Темой были Эрика и ее эрзацы Нина, Нена, Нана, Нуна и Нона. Насколько велики поиски повторения и копий былой любви, такой вопрос мне хотелось поставить в тексте. Однако работа моя еле продвигалась, поскольку благодаря Ольге этот вопрос оказался несостоятельным.
Отношения с Ольгой оставались безоблачными, как в начале, когда мы бросали друг другу кошельки. Только через девять месяцев на наше счастье легла тень. Однажды Ольга изменилась. Я едва мог поверить в то, что она умеет быть упрямой. Ольга не умела лгать, и через пару дней причина стала известна. Ей в руки случайно попала моя рукопись. Это была "Копия любви". Название ее взволновало.
Я сказал Ольге, что "Копия" - это набросок запланированного эссе, в котором я хотел развить тезис, что женщины по преимуществу копируют дурные привычки мужчин. Не находит ли и она, что что в ролях "женщина-мужчина" теперь наблюдается странная тенденция: женщины и мужчины копируют привычки противоположного пола.
Ольга так не считала. Она не чувствует в себе мужского, сказала она. И насколько она теперь знает меня, она не может сказать, что во мне есть что-то особенно женское.
Обсуждая тему, я вошел в раж. Я уверял Ольгу, что в глубине души выгляжу, как молоденькая девчушка 80 или 100 лет назад. Раньше были бесцельно страдающие женщины. Они не переставая тосковали по мужчинам, которые давно забыли или предали их. Победоносная эмансипация достигла того, что мужчины и женщины воспроизводят бзики противоположного пола. Женщины давно научились использовать мужчин, держать их на расстояниии, много добиваться ценой малых чувств и заканчивать любовные интриги несентиментальным образом, если им надоедает эта любовь. Мужчины взяли на вооружение бесцельную тоску по бессердечным предательницам. Я постарался заглянуть как можно глубже в глаза Ольги:
- По мне этого не скажешь, но я, как баба, млел от баб, которые вели себя как сволочные мужики.
Ольга не давала себя убедить. Она считала, что тоскующие мужчины и ужасные женщины существовали всегда, и это не имеет никакого отношения к эмансипации.
Потом я заметил, что она пробегает глазами еще не готовые страницы. Ей было неудобно. Она не хотела выглядеть шпионкой. Она и не шпионила, но, разумеется, была любопытной. А мне боялся оказаться уличенным в неискренности. Должно быть, теперь из-за моей глупой лжи Ольга уверена, что она для меня не более чем эрзац Эрики. Все было не так, и я горячо запротестовал. Так горячо, что недоверие Ольги стало еще больше. Мне не понравилось ее недоверие, а ей - мое представление о том, что в ее подозрении о копии что-то таится.
Я замотал головой, но она все равно процитировала предложение, действительно написанное мною, которое врезалось ей в память: "Я проведу жизнь в поисках лучшей Эрики, женщины, лицо которой отражает внутреннюю жажду чувств, которая также сходит с ума от любви - но только с широкой душой".
Я поклялся Ольге, что, во-первых, оно устарело, а, во-вторых, это история, я писатель, в конце концов, разумеется, я не отказываюсь от щедрот, которые подкидывает мне реальность. Вероятно, я и впрямь думал как-то так, но теперь все изменилось. С тех пор, как я познакомился с Ольгой, сказал я искренне, воспоминания про Эрику уже бесследно исчезли, и нет больше ни запаха серы, ни пепла, ни сочувствия, ни ненависти, ни каких-либо других обугленных останков любви. Никто мне так не безразличен как эта фальшивка Эрика, эта слабачка, которую я считал сильной, пока был дураком, эта невыдержанная заводила, страсть которой иссякла, и оживить ее невозможно.
- Не говори о ней плохо, ты же ее любил, - сказала Ольга.
Едва я покаяно кивнул, она продолжила:
- Вот видишь! И во мне ты ищешь улучшенную модель Эрики, Эрику без ошибок в конструкции.
1 2 3 4