Пафос», – повторил он.
Пора было поторапливаться. Эта выскользнувшая крышка так напугала его, что стоило немалых усилий разорвать найденные в ящике стола счета и рассыпать их под диваном. Испортить рукоделие сестры оказалось не под силу, салфетки и чехольчик для чайника были жесткие, как резина. Но он все-таки разодрал их и затолкал в дымоход.
«Это такая мелочь, – подумал он, – я ведь должен еще разбить окна и набить стеклом диванные подушки». Он посмотрел на свое круглое лицо в зеркале под Моной Лизой. «Но ты этого не сделаешь, – проговорил он, отворачиваясь, – побоишься шума». Он снова повернулся к своему отражению. «Нет. Ты побоишься, что она порежет себе руки». Он подпалил на газу край маминого зонтика и почувствовал, как слезы стекают со щек за ворот пижамы.
Даже в самый первый момент раскаяния и стыда он не забыл высунуть язык и провести им по слезной дорожке. Еще плача, он произнес: «Они соленые. Они очень соленые. Прямо как в моих стихах».
С дрожащей свечой он поднялся наверх в темноту, прошел мимо чулана к себе и заперся изнутри. Вытянув руки, он нашарил стены и кровать. Доброе утро и прощайте, миссис Бакстер. Его окно, выходящее на ее спальню, было раскрыто в безветренное, беззвездное утро, но он не слышал ни одного вздоха. Все дома безмолвны. Улица как зарытая могила. Россеры, и Проберты, и Беннеты в целости и сохранности, каждый в своей отдельной тишине. Его голова коснулась подушки, но он знал, что уже не уснет. Его глаза закрылись.
«Придите в мои объятия, потому что я не смогу уснуть, девицы, спящие в своих мансардах и кладовках по всем сторонам площади, в красных домиках с окнами в нишах, с видом на деревья за оградой. Я знаю ваши жилища как свои пять, как любую прядь волос вашего затылка на фотографиях, где вы в обнимку с соседом. Я больше не усну. Завтра, вернее, сегодня я уезжаю поездом в семь пятнадцать, с десятью фунтами в кармане и новеньким чемоданом. Кладите свои гнутые булавки ко мне на подушку, в шесть тридцать будильник погонит вас раздвигать шторы и разжигать камины, пока все остальные домашние не спустятся вниз. Спускайтесь скорее, дом Беннетов тает. Я слышу ваше дыхание, слышу, как ворочается во сне миссис Бакстер. Ого, вон уже и молоко ставят под дверь!»
Он так и заснул в шляпе и со стиснутыми кулаками.
2
Родственники проснулись еще до шести. Он слышал сквозь сон их возню на лестнице. Они, должно быть, в халатах, нечесаные и с мутными глазами. Пегги наверняка нарумянила щеки. Родственники вбегали и выбегали из ванной, не задерживаясь для умывания, ворчали, сталкиваясь на узкой лестнице, и поспешно собирали его вещи. Он погрузился глубже, чтобы волны снова сомкнулись над его головой и городские огни снова засияли и завертелись в глазах гуляющих женщин из прошлого сна. С расстояния, как с другого берега, до него доносился голос отца:
– Ты положила губку на место, Хильда?
– Разумеется, – отвечала она с кухни.
«Только бы не заглянула в сервант», – молился Самюэль среди женщин, прогуливающихся и раскачивающихся, как фонарные столбы. Они-то точно никогда не доставали из серванта лучший фарфор для завтрака.
– Ладно, ладно. Я только спросил.
– Где же его новая расческа?
– Что ты кричишь, вот она. Как я тебе ее дам, если ты на кухне? Эта расческа с его инициалами – С. Б.
– Я знаю его инициалы.
– Мама, зачем ему столько теплого белья? Ты же знаешь, он его не носит.
– Сейчас январь, Пегги.
– Она знает, что январь, Хильда. Соседям можешь не сообщать. У нас ничего не горит?
– Только мамин зонтик, – сказал Самюэль из-за запертой двери.
Он оделся и сошел вниз. Газ в столовой снова зажгли. Мать варила для него яйцо.
– Мы позже позавтракаем, – сказала она, – тебе нельзя опаздывать на поезд. Хорошо спал?
– Этой ночью взломщики не приходили, Сэм, – сказал отец.
Мама принесла яйцо.
– Нельзя же их ждать каждую ночь.
Пегги с отцом уселись перед пустым камином.
– Что думаешь делать, когда приедешь туда, Сэм? – спросила Пегги.
– Подыщет себе хорошую комнату, – понятно, не в самом центре. И не связывайся с ирландскими домовладелицами. – Мать отряхивала его воротник, пока он ел. – Приедешь, сразу устраивайся, это очень важно.
– Я устроюсь.
– Не забудь проверить, нет ли клопов под обоями.
– Хватит уже, Пегги. Сэм сумеет отличить чистую комнату от грязной.
Он представил, как стучится в дверь дома в самом центре, открывает ему ирландская домовладелица. «Доброе утро, мадам. Есть у вас дешевая комната?» – «Для тебя дешевле, чем солнечный свет, дорогуша». Ей будет не больше двадцати одного. «Там есть клопы?» – «По всем углам, слава Богу». – «Я снимаю ее».
– Я знаю, что делаю, – сказал он матери.
– Такси Дженкинса еще не пришло, – сказала Пегги. – Может, у него прокол.
Если он сейчас не уедет, они все это заметят.
«Я перережу себе горло осколком фарфора».
– Не забудь позвонить миссис Чэпмен. Передай ей большой привет, когда будешь на Сорок второй.
– Завтра же позвоню ей, мама.
У дома остановилось такси. Уголки занавесок приподнялись, должно быть, по всей улице.
– Не забудь бумажник. Только не клади его вместе с носовым платком. Мало ли когда тебе захочется высморкаться.
– Заодно облагодетельствуешь кого-нибудь, – сказала Пегги. Она поцеловала его в лоб. Не забыть бы в такси вытереться.
– Ты целуешь сейчас редактора «Таймс», – произнесла мама.
– Не совсем так. Пока, да, Сэм? – сказал отец. – Осторожно на ступеньках. – И отвернулся.
– Прямо завтра утром и напиши нам. Сообщай все новости.
– И вы тоже сообщайте. Пора, мистер Дженкинс уже трубит.
– Это ты у нас трубишь, – съязвила Пегги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19