Вп
ереди два суровых храбра вели связанного пьянчужку. Моргал, стервец, кру
тил испуганно головой и, кажется, трезвел на глазах. Сказанные им в беспам
ятстве слова передавали друг другу шепотом. Бабы ахали, хватались за поб
ледневшие щеки. Мужики изумленно бранились.
Справа горбились схваченные снегом развалины мертвого города Сволочь-
на-Сволочи. Кое-где карабкался в вечереющее небо жидкий грязноватый дым
ок: погорельцы уже, должно быть, починили сломанные утром землянки и тепе
рь отогревались, как могли. Поначалу при виде угрожающе галдящей толпы с
лобожан они вообразили, что их опять идут бить, хотели было дать деру, одна
ко, уразумев, в чем дело, осмелели и вылезли поглазеть, хотя приблизиться в
плотную так и не решились.
Толпа выла, потрясала дрекольем и призывала тресветлое солнышко пасть н
а плешь дерзкому пьянчужке, испепелив того до самых до пят. Горбатые сугр
обы справа кончились, снежок под ногами перестал скрипеть, начал всхлипы
вать. Капище было уже близехонько. Вскоре пошел снежный уброд, потом хлип
кая грязь и наконец просто влажная земля, кое-где прикрытая молодой ярко-
зеленой травкой. Теплая эта полоса тянулась через всю страну берендеев с
востока на запад, слегка забирая к северу. Называлась она Ярилиной Дорог
ой и почиталась священной, заповедной землей. Не то что пахать Ц праздно
ходить по ней и то разумелось тяжким грехом. Ступить на теплую землицу Яр
илиной Дороги позволялось лишь приносящим жертву да ведущим кого-то на
суд.
Само капище представляло из себя частокол резных идолов, за которыми воз
вышался остроконечный колпак крыши на двенадцати столбах. Верх был увен
чан изображением солнечного лика, а под крышей зияло черное жерло выложе
нного замшелым камнем глубокого колодца, ведущего прямиком в преисподн
юю. Над колодцем был изноровлен
Изноровить (берендейск.) Ц хитро изладить

двуручный ворот; покачивалась на цепях тяжелая позеленевшая от ст
арости бадья, куда грузили принесенные в жертву резные куколки-берендей
ки, а то и преступников, чьи злодеяния требовали столь ужасной казни.
Высокий рябой волхв (тот самый, что утром приходил в слободку), сурово сдви
нув брови, вышел навстречу. Увидев связанного, вперился в него таким жутк
им взглядом, что слободской люд мгновенно притих. Показалось, что и расск
азывать ни о чем не надо: на то он и кудесник, чтобы знать обо всем заранее.

Ц В чем его вина? Ц спросил тем не менее волхв, по-прежнему испепеляюще г
лядя на пьянчужку.
Храбры беспомощно оглянулись. Сабельками-то они орудовать могли славно
, а вот языками… В чем вина… Легко сказать, в чем вина!.. Ну ладно бы там еще те
ленка увел или в чужую клеть залез… А то ведь такое вымолвил, что и повтори
ть страшно…
Ц Солнышко наше хаял, златоподобное! Ц пришел на выручку из толпы бойки
й Шумок.
При этих словах кудесника аж переплюснуло, как с похмелья. Собрал рот в же
мок и грянул железной подковкой посоха о вымощенную камнем землю. Из-за с
ложенных высокой поленницей берендеек вышли и приблизились двое таких
же, как он, волхвов Ц все в оберегах, только что без посохов.
Ц Солнышко хаял?.. Ц медленно выговаривая слова, переспросил кудесник,
и все невольно поежились. Ц Стало быть, солнышку и ответишь… В бадью его!

Охнули бабы, толпа попятилась. Всего ждали, но только не этого. Да ведь не у
бивал же никого, не поджигал!.. Молвил по пьяной лавочке охальное словцо Ц
и на тебе: живого человека Ц да в преисподнюю!..
Мрачные жилистые волхвы подступили к связанному и, подхватив под папоро
тки Под папо
ротки (берендейск.) Ц под силки, под пазушки
, повлекли к дыре. Тот даже и не отбивался, тоже, видать, как громом пор
аженный. Кинув осужденного в бадью, взялись за рукояти ворота и вынули же
лезный клин. С ужасающим скрипом широкая низкая кадка пошла на цепях вни
з, во мрак. Мелькнуло в последний раз лицо пьянчужки, искаженное диковато
й восторженной улыбкой. Не иначе, умом напоследок повихнулся от ужаса… Д
а оно, наверное, и к лучшему.
Заголосила баба, за ней Ц другая. Скрипел ворот, колебались туго натянут
ые цепи. Потом из бездны донесся глухой стук Ц должно быть, бадья достигл
а дна преисподней.
Тут снова грянул о камень посох, и плач Ц будто сабелькой отмахнуло. Волх
в, вскинув обе руки, повернулся к закатному солнышку и запел Ц трудно, про
стуженно:

Свет и сила
Бог Ярило.
Красное Солнце наше!
Нет тебя в мире краше.
Берендеи с трудом разомкнули рты и, тоже поворотясь в сторону Теплынь-оз
ера, повторили хвалебную песнь. Потом снова уставились на волхва.
Ц А вы, Ц в остолбенелой тишине проговорил тот, Ц вольно или невольно п
ричастные, тоже должны очиститься. Тот, кто слышал противные слова, прине
сет в жертву лишнюю берендейку. Тот же, кто слышал и сам потом произнес (хо
тя бы и шепотом) принесет две.

* * *

В слободку возращались, когда солнышко почти уже коснулось самого что ни
на есть небостыка. Или горизонта
Горизонт (греч.) Ц небостык, кругозор, досло
вно Ц ограничивающий
, как его называют греки… Надо же было придумать такое дурацкое сло
во! Ну «гори» еще понятно, а вот «зонт» что такое?..
Ц Берендей, а, берендей!..
Кудыка обернулся на голос. Меж двух заснеженных развалин мертвого город
а избоченилась молоденькая чумазая погорелица в каких-то косматых лохм
отьях вместо шубейки. Впрочем беженцы из Черной Сумеречи, кого ни возьми,
все ходили чумазые. Оно и понятно: дров нету, снегом умываться Ц зябко, а г
рязь ведь тоже от стужи хоть немного, да спасает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14