- Черт побери, - произнес один из слушателей в передних рядах, горе и
гнев звучали в его голосе. У него были рыжие волосы. - Черт побери, -
повторил он, - да это же мой брат Билл!
И пока шел суд, в комнате время от времени раздавалось гневное "черт
побери", - ни уговоры товарищей, ни замечания человека за столом не могли
заставить рыжеволосого замолчать.
Голова Имбера опять склонилась на грудь, а глаза словно подернулись
пеленой и перестали видеть окружающий мир. Он ушел в свои размышления, как
может размышлять лишь старость о беспредельной тщете порывов юности.
Хаукан растолкал его снова.
- Встань, о Имбер. Тебе приказано сказать, почему ты совершил такие
преступления и убил этих людей, а потом пришел сюда в поисках Закона.
Имбер с трудом поднялся на ноги и, шатаясь от слабости, заговорил
низким, чуть дрожащим голосом, но Хаукан остановил его.
- Этот старик совсем помешался, - обратился он по-английски к
широколобому человеку. - Он, как ребенок, ведет глупые речи.
- Мы хотим выслушать его глупые речи, - заявил широколобый человек. -
Мы хотим выслушать их до конца, слово за словом. Ясно тебе?
Хаукану было ясно. Имбер сверкнул глазами - он догадался, о чем
говорил сын его сестры с начальником белых людей. И он начал свою исповедь
- необычайную историю темнокожего патриота, которая заслуживала того,
чтобы ее начертали на бронзовых скрижалях для будущих поколений. Толпа
затихла, как завороженная, а широколобый судья, подперев голову рукой,
слушал будто самую душу индейца, душу всей его расы. В тишине звучала лишь
гортанная речь Имбера, прерываемая резким голосом переводчика, да время от
времени раздавался, подобно господнему колоколу удивленный возглас
рыжеволосого: "Черт побери!"
- Я - Имбер, из племени Белая Рыба, - переводил слова старика Хаукан;
дикарь проснулся в нем, и налет цивилизации, привитой миссионерским
воспитанием, сразу рассеялся, как только ухо его уловило в речи Имбера
знакомый ритм и распев. - Мой отец был Отсбаок, могучий воин. Когда я был
маленьким мальчиком, теплое солнце грело нашу землю и радость согревала
сердца. Люди не гнались за тем, чего не знали, не слушали чужих голосов,
обычаи отцов были их обычаями. Юноши с удовольствием глядели на девушек, а
девушек тешили из взгляды. Женщины кормили грудью младенцев, и чресла их
были отягчены обильным приплодом. Племя росло, и мужчины в те дни были
мужчинами. Они были мужчинами в дни мира и изобилия, мужчинами оставались
и в дни войны и голода.
В те времена было больше рыбы в воде, чем ныне, и больше дичи в лесу.
Наши собаки были волчьей породы, им было тепло под толстой шкурой, и они
не страшились ни стужи, ни урагана. И мы сами были такими же, как собаки,
- мы тоже не страшились ни стужи, ни урагана. А когда люди племени пелли
пришли на нашу землю, мы убивали их, и они убивали нас. Ибо мы были
мужчинами, мы, люди племени Белая Рыба; наши отцы и отцы наших отцов
сражались с пламенем пелли и установили границы нашей земли.
Я сказал: бесстрашны были наши собаки, бесстрашны были и мы сами. Но
однажды пришел к нам первый белый человек. Он полз по снегу на
четвереньках - вот так. Кожа его была туго натянута, под кожей торчали
кости. Мы никогда не видали такого человека, и мы удивлялись и гадали, из
какого он племени и откуда пришел. Он был слаб, очень слаб, как маленький
ребенок, и мы дали ему место у очага, подостлали ему теплые шкуры и
накормили его, как кормят маленьких детей.
С ним пришла собака величиной с трех наших собак, она была тоже очень
слаба. Шерсть у этой собаки была короткая и плохо грела, а хвост
обморожен, так что конец у него отвалился. Мы накормили эту странную
собаку, обогрели ее у очага и отогнали наших собак, иначе те разорвали бы
ее.
От оленьего мяса и вяленой лососины к человеку и собаке понемногу
вернулись силы, а набравшись сил, они растолстели и осмелели. Человек стал
говорить громким голосом и смеяться над стариками и юношами и дерзко
смотрел на девушек. А его собака дралась с нашими собаками, и, хотя шерсть
у нее была мягкая и короткая, однажды она загрызла трех наших собак.
Когда мы спрашивали этого человека, из какого он племени, он говорил:
"У меня много братьев" - и смеялся нехорошим смехом. А когда он совсем
окреп, он ушел от нас, и с ним ушла Нода, дочь вождя. Вскоре после этого у
нас ощенилась одна сука. Никогда мы не видали таких щенков - они были
большеголовые, с сильными челюстями, с короткой шерстью и совсем
беспомощные. Мой отец Отсбаок был могучий воин; и я помню, что, когда он
увидел этих беспомощных щенков, лицо его потемнело от гнева, он схватил
камень - вот так, и потом так - и щенков не стало. А через два лета после
этого вернулась Нода и принесла на руках маленького мальчика.
Так оно и началось. Потом пришел второй белый человек с
короткошерстыми собаками, он ушел, а собак оставил. Но он увел шесть самых
сильных наших собак, за которых дал Ку-Со-Ти, брату моей матери,
удивительный пистолет - шесть раз подряд и очень быстро стрелял этот
пистолет. Ку-Со-Ти был горд таким пистолетом и смеялся над нашими луками и
стрелами, он называл их женскими игрушками. С пистолетом в руке он пошел
на медведя. Теперь все знают, что не годится идти на медведя с пистолетом,
но откуда нам было знать это тогда? И откуда мог знать это Ку-Со-Ти? Он
очень смело пошел на медведя и быстро выстрелил в него из пистолета шесть
раз подряд, а медведь только зарычал и раздавил грудь Ку-Со-Ти, как будто
это было яйцо, и как будто мед из пчелиного гнезда, растекся по земле его
мозг.
1 2 3 4 5 6 7