Нам остается лишь вслушаться в ее слова.
3. Необычайное любовное письмо
Она говорит: "Ты удивляешься напрасно. Посмотри внимательно паевою любовь. Она пришла бы в ужас, если бы хоть на миг задумалась о том, что я женщина, что я живая. Нельзя забывать о пылающих первоистоках крови, когда ты собираешься их осушать. Твоя ревность тебя не обманывает. Это правда, что ты делаешь меня счастливой, полной сил и в тысячу раз более живой. И, однако, я не в состоянии сделать так, чтобы это счастье не оборачивалось тут же против тебя. Камень поет громче, когда кровь довольна и тело свежо после отдыха. Держи меня лучше в клетке, корми меня впроголодь, если ты только на это осмелишься. Все, что идет ко мне от болезни и от смерти, делает меня верной, и только в те минуты, когда ты заставляешь меня страдать, я нахожусь в безопасности. Не нужно было соглашаться быть для мен я Богом, если обязанности богов пугают тебя; всякий знает, что они тяжелы. Ты уже видел, как я плачу. Тебе остается научиться находить удовольствие в моих слезах. Разве моя шея не красива, когда она сама, помимо моей воли, бьется от сдерживаемого мной крика? Абсолютная правда, что всякий раз, когда идешь к Нам, нужно брать с собой плеть. И пусть она будет большой, пусть она будет с девятью хвостами".
Она тут же добавляет: "Какая безвкусная шутка! Ну конечно же, ты ничего не понимаешь. Но если бы я не любила тебя безумно, неужели ты думаешь, что я осмелилась бы так говорить с тобой? Осмелилась бы предавать себе подобных?"
Она продолжает: "Мое воображение, мои смутные грезы, вот кто каждое мгновение предает тебя. Доведи меня до изнурения. Избавь меня от моих снов. Выдай меня. Опереди меня, чтобы я не успела даже подумать, что я тебе не верна. (Реальность, во всяком случае, не так страшна.) Но позаботься о том, чтобы вначале пометить меня твоим шифром. Пусть на мне будут следы твоей плети и твоих цепей, пусть на меня будут надеты кольца. Пусть будет очевидно для всех, что я принадлежу тебе. И все то время, пока меня будут бить, пока меня будут насиловать от твоего имени, я буду жить одной только мыслью о тебе. Это то, чего ты хотел, я думаю. Ну вот, я люблю тебя, я тоже этого хочу.
Если я раз и навсегда потеряла право распоряжаться собой, если мой рот, и мой живот, и мои груди мне больше не принадлежат, - в этом случае я становлюсь созданием из другого мира, в котором все поменяло смысл. Может быть, когда-нибудь я больше ничего уже не буду знать о себе. Что значит для меня отныне удовольствие? Что значат для меня ласки стольких мужчин, твоих посланцев, которых я не отличаю друг от друга, которых я не могу сравнивать с тобой?" Именно так она говорит. А я-я слушаю ее и отлично вижу, что она не лжет. Я стараюсь идти за ней (что мне долго мешало - так это проституция). Но, возможно, огненная туника из древних мифологий - это просто аллегория; так же, как и священная проституция, особая достопримечательность истории. Возможно, что цепи в наивных песнях и признания "я люблю тебя так, что могу умереть от любви",- это не просто метафора. Так же, как и слова искательниц вечной любви, обращенные к их возлюбленным: "Ты во мне, в моей коже, делай со мной все, что ты хочешь". (Забавно, чтобы избавиться от какого-нибудь смущающего нас чувства, мы наделяем этим чувством злодеев и Проституток.) Возможно, что Элоиза, когда она писала Абеляру: "Я буду твоей продажной женщиной",- не просто хотела сказать красивую фразу. По-видимому, "История О" - это самое неистовое, самое жестокое любовное письмо, которое когда-либо получал мужчина.
Мне вспоминается тот Голландец, который должен носиться по океанским волнам до тех пор, пока не найдет девушку, согласную отдать свою жизнь, чтобы спасти его; и рыцарь Гигемар, раны которого сможет -излечить только женщина, готовая страдать ради него так, "как никогда не страдала ни одна женщина". Конечно, "История О" длиннее, чем рыцарская поэма или легенда, и гораздо более пространна, чем простое письмо. Возможно также, что здесь, для того чтобы прийти к тому же самому, пришлось уйти гораздо дальше. Возможно, сегодня труднее, чем когда бы то ни было, просто даже понять то, что говорят парни и девушки с улицы, что, как я думаю, говорили рабы с острова Барбадос. Мы живем в эпоху, когда самые простые истины способны вернуться к нам лишь совершенно голыми (как абсолютная нагота О), голыми под маской совы. Ибо мы часто слышим, как люди, ведущие жизнь, которую принято называть нормальной и даже осмысленной, охотно говорят о любви как о чем-то легком, как о чувстве не влекущем за собой никаких серьезных последствий. Они говорят, что любовь доставляет большое удовольствие, что этот контакт двух эпидермисов не лишен очарования. Они добавляют, что ее очарование и удовольствие полностью раскрываются человеку, который умеет делать так, чтобы любовь сохраняла фантазию, свои капризы, свою естественную свободу.
Я лично ничего не имею против; и если людям разного пола (или одного и того же) так легко бывает давать друг другу радость, пусть они делают это как можно больше, им совершенно незачем стеснять себя. Во всем этом есть только одно или два слова, которые мне мешают: это слово "любовь" и слове "свобода ". С этими понятиями, разумеется, все обстоит совершенно наоборот. Потому что любовь - это когда человек зависит (и не только в своем удовольствии, но в самом своем существований, в том, что предшествует его существованию, - в самом желании существовать) от множества странных вещей: от губ (и от гримасы или от улыбки, в которую они складываются), от плеча (от того, как оно поднимается или опускается), от двух глаз (от какого-нибудь более теплого или, наоборот, сухого взгляда), наконец, от этого чужого тела целиком, вместе с духом, или душой, которые оно носит в себе, от тела, которое может в любой миг стать ослепительным, словно солнце, леденящим, как снежная лавина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9