, как на пороге ожидает меня встреча с некоторою довольно старою знакомкой: то сама попадья моя Наталья Николаевна, выкравшись тихо из церкви, во время отпуска, приготовила мне, по обычаю, чай с лёгким фриштиком Фриштик (нем. Fruhstuck) – завтрак.

и стоит стопочкой на пороге, но стоит не с пустыми руками, а с букетом из речной лилеи и садового левкоя. «Ну, ещё ли не коварная после этого ты женщина, Наталья Николаевна!» – сказал я, никогда прежде сего её коварством не укорявши. Но она столь умна, что нимало этим не обиделась: она поняла, что сие шуткой сказано, и, обняв меня, только тихо, но прегорько заплакала. Чего эти слезы? – сие её тайна, но для меня не таинственна сия твоя тайна, жена добрая и не знающая чем утешать мужа своего, а утехи Израилевой, Вениамина малого, дать ему лишённая …а утехи Израилевой, Вениамина малого, дать ему лишённая. – См. прим. …потомство отца Захарии, которого бог благословил яко Иакова, а жену его умножил яко Рахиль. – По библейскому преданию, родоначальник израильского народа Иаков (Израиль) имел двенадцать сыновей, в том числе от второй жены, Рахили, двоих – Иосифа и любимого сына Вениамина (Бытие, XXX, 22-24; XXXVI, 24).

.

. Да, токмо речною лилеею и садовым левкоем встретило меня в этот день её отверстое в любви и благоволении сердце! В тихой грусти, двое бездетные, сели мы за чай, но был то не чай, а слезы наши растворялись нам в питие, и незаметно для себя мы оба заплакали, и оборучь Оборучь (церковнослав.) – рука в руку.

пали мы ниц пред образом Спаса и много и жарко молились Ему об утехе Израилевой. Наташа после открылась, что она как бы слышала некое обетование чрез ангела, и я хотя понимал, что это плод её доброй фантазии, но оба мы стали радостны, как дети. Замечу, однако, что и в сём настроении Наталья Николаевна значительно меня, грубого мужчину, превосходила как в ума сообразительности, так и в достоинстве возвышенных чувств.
– Скажи мне, отец Савелий, – приступила она ко мне, добродушно ласкаючись, – скажи, дружок: не был ли ты когда-нибудь, прежде чем нашёл меня, против целомудренной заповеди грешен …против целомудренной заповеди грешен? – т. е. против седьмой заповеди – «Не прелюбодействуй».

?
Такой вопрос, откровенно должен признаться, крайне смутил меня, ибо я вдруг стал понимать, к чему моя негодящая жёнка у меня такое ей несоответственное выпытывает.
Но она со всею своею превосходною скромностью и со всею с этою женскою кокетерией, которую хотя и попадья, но от природы унаследовала, вдруг и взаправду коварно начала меня обольщать воспоминаниями минувшей моей юности, напоминая, что тому, о чем она намекнула, не трудно было статься, ибо был будто бы я столь собою пригож, что когда приехал к её отцу в город Фатеж на ней свататься, то все девицы не только духовные, но даже и светские по мне вздыхали! Сколь сие ни забавно, однако я старался рассеять всякие сомнения насчёт своей юности, что мне и нетрудно, ибо без лжи в сём имею оправдание. Но чем я твёрже её успокоивал, тем она более приунывала, и я не постигал, отчего оправдания мои её нимало не радовали, а, напротив, все более как будто печалили, и. наконец, она сказала:
– Нет, ты, отец Савелий, вспомни, может быть, когда ты был легкомыслен… то нет ли где какого сиротки?
Тут уже я, что она сказать хочет, уразумел и понял, к чему она все это вела и чего она сказать стыдится; это она тщится отыскать моё незаконное дитя, которого нет у меня! Какое благодушие! Я, как ужаленный слепнём вол, сорвался с своего места, бросился к окну и вперил глаза мои в небесную даль, чтобы даль одна видела меня, столь превзойдённого моею женой в доброте и попечении. Но и она, моя лилейная и левкойная подруга, моя роза белая, непорочная, благоуханная и добрая, и она снялась вслед за мною; поступью лёгкою ко мне сзади подкралась и, положив на плечи мне свои малые лапки, сказала:
– Вспомни, голубь мой: может быть, где-нибудь есть тот голубёнок, и если есть, пойдём и возьмём его!
Мало что она его хочет отыскивать, она его уже любит и жалеет, как неоперённого голубёнка! Этого я уже не снёс и, закусив зубами бороду свою, пал пред ней на колени и, поклонясь ей до земли, зарыдал тем рыданием, которому нет на свете описания. Да и вправду, поведайте мне времена и народы, где, кроме святой Руси нашей, родятся такие женщины, как сия добродетель? Кто её всему этому учил? Кто её воспитывал, кроме Тебя, Всеблагий Боже, который дал её недостойному из слуг Твоих, дабы он мог ближе ощущать Твоё величие и благость».
Здесь в дневнике отца Савелия почти целая страница была залита чернилами и внизу этого чернильного пятна начертаны следующие строки:
«Ни пятна сего не выведу, ни некоей нескладицы и тождесловия Тождесловие – повторение одной и той же мысли в разных выражениях.

, которые в последних строках замечаю, не исправлю: пусть все так и остаётся, ибо все, чем сия минута для меня обильна, мило мне в настоящем своём виде и таковым должно сохраниться. Попадья моя не унялась сегодня проказничать, хотя теперь уже двенадцатый час ночи, и хотя она за обычай всегда в это время спит, и хотя я это и люблю, чтоб она к полуночи всегда спала, ибо ей то здорово, а я люблю слегка освежать себя в ночной тишине каким удобно чтением, а иною порой пишу свои нотатки, и нередко, пописав несколько, подхожу к ней спящей и спящую её целую, и если чем огорчён, то в сём отрадном поцелуе почерпаю снова бодрость и силу и тогда засыпаю покойно. Днесь же я вёл себя до сей поры несколько инако. По сём дне, повергавшем меня всеми ощущениями в беспрерывное разнообразие, я столь был увлечён описанием того, что мною выше описано, что чувствовал плохую жёнку мою в душе моей, и поелику душа моя лобзала её, я не вздумал ни однажды подойти к ней и поцеловать её.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17