А потом вокруг затряслась земля. Что творилось - нив каком вахтенном журнале не опишешь. Но что самое удивительное - под "Молинелем" было тихо. Кругом земля раскалывается, пропасти бездонные разверзаются, а я сижу себе, привалившись к стабилизатору, и даже таким чувствительнейшим прибором, как собственное тело, ни одного балла по шкале Рихтера не воспринимаю.
Да к тому же еще и обнаружилось, что кругом - несметные толпы боятов. Когда они появились, откуда- не заметил. Похоже, мой аксакал созвал. Нам-то они поначалу показались не в меру застенчивыми, даже трусоватыми, потому мы их и начали между собой именовать "боятами". Вообще-то их планету сразу же стали называть Боярыней, но аборигенам настолько не присущи были ни чванство, ни степенность, ни обжорство, что вроде бы полагающееся им именование "бояре" было сразу же забраковано, прижилось - "бояты".
Так вот, оказалось вдруг, что бояты ничегошеньки не боялись. Еще земля не перестала трястись, а они уже попрыгали в дымящиеся пропасти, карабкаются по отвесным стенкам, выцарапывают что-то голыми руками, а потом все в яму сносят. Прилично натаскали, на глаз - кубометров десять грунта. Потом сели в кружок, мелодично так засвистели. На свист явились муравьи, тоже, скажу вам, не на сон грядущий вспоминать - с хорошую собаку животные. И каждый перед собой колобок какой-то катит.
И еще бабочки-траурницы не менее, чем с журавля. Крылья трепетные, бархатистые, с них иссиня-черная пыль так и сыплется.
С колобками да с пылью куча выросла до размеров среднего террикона. Что же, думаю, дальше? А дальше опять настал черед муравьев, принялись они эту кучу глиной замазывать; если бы из нее в разные стороны деревянные трубы не торчали - термитник, да и только.
Любопытно это все до крайности, одна беда - слишком близко от корабля. Инструкция такого не допускает. Так что вернись сейчас Рычин - и опять мне выволочка. А с другой стороны - возразить боятам я ничего не могу, потому что чувствую: от чистого сердца стараются, да еще и с превеликим удовольствием. Так что никак от этого не может быть вреда.
А понимать, что такое "хорошо" и что такое "плохо",- это у них врожденное. Вершина биологической цивилизации, одним словом.
А бояты мои тем временем, сидя в кружочке, ладошки солнцу подставили. Каждая ладошка серебрится, как вогнутое зеркальце, и все лучи концентрируются на термитнике. Аж дым пошел.
А тут еще и смерчи. Здоровенные, волками воют, прямо на боятов надвигаются. Только никто не шарахается; помашут, как на комара,- смерч вежливо так отодвигается. Или перепрыгивает через кого-то, и краешком не задев. Подползли они к самому термитнику, каждый смерч пристроился у конца деревянной трубы, и такое пошло - что там твое торнадо!
А мои аборигены, что в кружочек сидят, и вовсе детским делом занялись: катают что-то в ладошках, точно снежки лепят. Я пригляделся - нет, пусто у них в руках. Играют, значит. А что им не играть день-деньской, если у них цивилизация самая биологическая, а значит, все само собой растет - хоть булка, хоть трусики...
А вот под эти дружные прихлопы и самодеятельность началась: выскочила на вершину холма девчонка босоногая, юбочку плетеную травяную подобрала и пошла остренькими пяточками чечетку отбивать. Это прямо по раскаленной земле! Из-под ног струйки раскаленного пара так и брызгают, а девчонке хоть бы что - бьет пяточками, да так звонко, словно блюдо чеканит. И окружающие, на нее глядя, запели. И что удивительно - я как будто знакомые, земные слова узнаю. Только в целом бессмыслица получается: "Едим брошь, едим брошь, едим брошь, брошь, брошь..."
Чушь, одним словом.
Смерчи между тем от земли оторвались, ласково так девчонку со всех сторон обдули и исчезли. Похоже, этот фестиваль народного творчества боятов приближался к завершению, и слава богу, что до прихода Рычина.
Только я так подумал - кто-то трогает меня за плечо и задумчиво так осведомляется: а что это за хор имени Пятницкого с солисткой на раскаленных угольях?
Командир! Вернулся-таки. В самый разгар! Со всем экипажем.
Я вскакиваю и начинаю объяснять, что у древних болгар тоже наблюдалось аналогичное развлечение и вообще церемония проходит в рамках какого-то традиционного обряда, к нашему посещению отношения не имеющего.
- Мы же,- говорю я,- по инструкции не имеем права вмешиваться ни в какие обрядовые и ритуальные действия. Чем пытать невинного вахтенного, спросили бы у этих...
Оглянулся, а этих и в помине нет. Только что в ладушки играли, а через миг - ни одного в обозримом пространстве.
Зато откуда-то сверху ударила струя воды. Зашипело тут, заклокотало, водоворот вспенился из жидкой грязи. Размывает холм прямо на глазах, и вода во все стороны утекает, а если на ее пути пригорочек, так она, не смущаясь, вверх по нему течет. На всем протяжении этого потопа мы под звездолетом отсиживались, и вдруг глядь - словно отрезало: ни капельки дождя, и солнышко светит. В лужах, естественно, отражается. И там, где недавно громадный термитник стоял, тоже золотая лужица, симпатичная такая, абсолютно круглая. Блестит себе.
А наша новенькая биологии я вдруг всплескивает руками и и луже со всех ног:
- Ой, мальчики, прелесть какая!
Кузюмов с Рычиным на всякий случай за ней бросаются. И замирают.
- Действительно, великолепно! - изрекает штурман после минутного созерцания.- Такого сувенира никто еще не привозил...
- Вот именно! - рычит командир, направляется ко мне и твердой дланью, овеянной космическими ветрами, берет меня за шиворот.- Признавайся, жаловался аборигенам на жизнь?
Пожимаю плечами - было дело.
- И говорил, что данным наших разведок - грош цена?
1 2 3