Какой бы бесстрашной подругой ни была Паянна своему покойному мужу, управлявшемуся с оголтелыми ордами подрассветных земель, но ее храбрость ограничивалась тем, что могли ей противопоставить человеческая хитрость и стальное оружие (да и сталь-то на Тихри была дрянноватой). Но вот как не без разочарования убедилась принцесса, даже шаманские фокусы сибиллы заставляли старую воеводиху от него шарахаться, а высокая магия пугала до смерти. Кроме того, Паянна, простолюдинка по крови, даже представить себе не могла, как же это — не бояться абсолютно ничего и никогда, независимо от количества капель живой воды, еще сохранявшихся в крови (интересно, и как надолго?); вероятно, для такого нужно было все-таки родиться дочерью короля Джаспера.Мона Сэниа рассмеялась, постаравшись при этом, чтобы этот смех прозвучал по-детски беззаботно.— Это что же выходит, колдовская молния мне не страшна, а простой стрелы следует опасаться?И чему токмо тебя в дитячестве твоем учили? Это ж и пню придорожному яснее ясного: колдовство от колдовства спасает, а естеству естество противостоит. Так что чар не опасуйся, а боронись от железа оружного, окромя заговоренного — тое тебе не грозит. А что поранено, то заживать на тебе будет, как на кошке.— Ну что касается железа, то тут ты можешь за меня не беспокоиться: ты меня в бою еще не видала. И Алэла ты напрасно сторонишься, в глаза он тебе глядеть не будет, у него сейчас другая забота. Он все ближайшее время намерен земными дарами властвовать.— Эт-т как понимать? — почему-то насторожилась Паянна. — Яблочками-огурчиками, что ли?— Каменьями драгоценными. Он из них одну диковину строить собрался.Ой, манера говорить старой воеводихи похоже, оказалась заразной.— Блажит дед, одно слово — фигура венчанная. Ан ведь имеет право. — Паянна пожевала губами, поднялась с камня, подбирая края юбки. — Однако ж выходит — не беден… Ну, у меня туточки делов невпроворот, княжна, а то наша мелюзга до синюшных задов докупается, пока мы с тобой языки-то чешем.«Мелюзга» действительно уже бултыхалась в воде, время от времени выставляя разномастные попки. Паянна, переваливавшаяся с камня на камень с изяществом и энергией моржихи, вдруг резко остановилась, так что Сэнни, следовавшая за нею, вынуждена была по-воробьиному перескочить на ступеньку выше.— С твоих слов выходит, что ежели королек тутошний в землице шарить надумал, то ему при том над людишками простым кудесить невмоготу? — глухо прозвучал низкий голос воеводихи.Мона Сэниа, уже переключившая свое внимание на шалости Ю-ю и его подружки, не сразу поняла, к чему прикованы неотвязные мысли ее спутницы.— Ты про Алэла? Да, пять стихий ему, как он утверждает, подвластны, но… не одновременно. Насколько я поняла, каждый день с утра он, сообразно со своими монаршими планами, получает власть над одной из стихий. Молится он там, жертвы приносит или просто свяничам брюшко чешет — не спрашивала. Но если он посвятил свой день огню, то в море он уже беззащитен, как простой смертный; если надумал самоцветы из недр земных добывать — души людские от него укрыты.— А-а… то не волшба, а срамота одна, — с демонстративным равнодушием протянула Паянна и, утеревшись рукавом, продолжила свои опекунские хлопоты.От моря тянуло гнилыми водорослями и нелетним беспокойным холодком. Ау, неслышимый мой, к чему бы это?..Как всегда на собственной планете, внутренний голос ответить не соизволил.Паянна, достигшая, наконец, цели, не снимая сапог, забрела в мелкую воду и молниеносным движением выудила из пены морской взвизгнувшую от неожиданности Фирюзу — так цапля безошибочно выхватывает из водорослей серебряную рыбешку. Ю-ю, однако, увернулся. Ненадолго, правда.— А ты, княжна, ступай по своим делам, — укладывая детишек на мелкую гальку, распорядилась воеводиха. — Тебе, я чаю, токмо ввечеру купаться любо. А взамен косолапика мово пришли.«Косолапиком» она величала неповоротливого (везде, кроме поля боя) Пыметсу, чаще других выбирая его себе в собеседники — наверное, потому, что он один слушал ее байки, раскрыв рот и, как казалось со стороны, не без плохо скрываемого ужаса. Ну, скудный умишком, что с него возьмешь.— Как скажешь, нянюшка.Вот уж чего она никак не ожидала, так это того, что ворчливая воеводиха растрогается чуть не до слез:— Ах ты, девонька моя горемышная! Даром что дщеря королевина, а все едино без родной матери-то — сиротинка необласканная. Чай, мамку-кормилиху свою вспомнила? Ладно уж, слетаю ввечеру к чародею твому, скопидому загребущему, погляжу…— Что, что? Скопидому? Ты это про Алэла? — Принцесса от изумления чуть было не утратила дар речи.— А то нет! Ты, княжна, по рождению высокому — королевна, а он тебе землицы выделил с гулькин нос. Островок задрипанный — обсмеешься… Нет, чтобы полцарства отделить!— Да зачем мне его полцарства?— Енто как же — зачем? Перекинули бы мосты горбатые с острова на остров, уложили б по ним дороженьку гладкобитую, чтобы всех их в одно кольцо единила, и гуляли б мы по раздольному пути тому беспрепятственно да весело…— Просто так, для удовольствия? — не могла понять ее принцесса.— И еще для каковского! Всю б дорогу дворцами-теремами обстроили, побогаче пятилученских…— А ты разве в Пятилучье побывала?— Так рассказывали ссыльные, когда им карачун приходил.— Хорошо, Паянна, я подумаю.Вот, оказывается, о чем мечтала старая воеводиха, задумчиво глядя в ослепительно голубое, как бывает только ранним летом, джасперянское небо. Над бесконечными унылыми дорогами Тихри оно как-то ниже, тусклее; под тем небом люди бредут, думая лишь о ночлеге под убогой своей повозкой, но их грёзы не принимают очертаний сказочных замков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162