Мать, плача, гладила мою голову. Наверное, прикосновение ее рук что-то сдвинуло в моем организме с места, сердце забилось, я застонал. Сосед-плотник, узнав об этом, отшвырнул прочь прутик и ворчливо произнес: - Такая малявка, а туда же, притворяться... Позже не раз слышал, как мама говорила соседкам, что я в рубашке родился, и почему-то показывала рукой в сторону висевшей в углу иконы. Я решил, что она хранит где-то там эту рубашку, и во мне затаилось желание найти ее. Однажды, когда в доме никого не было, попытался разобрать икону, где, по моему разумению, лежала необыкновенная обнова, которую от меня в силу каких-то причин тщательно прятали. Рубашки там, конечно, не оказалось, а вот икону изрядно подпортил. Мать не на шутку рассердилась, и меня сурово наказали.
Дорогие моей душе картинки детства! Где, как не в долгой дороге, перебирать их череду.
В детстве мне очень хотелось научиться бегать на коньках. Всегда с завистью смотрел на ребят, катавшихся на самодельных деревянных коньках, подкованных полоской железа или проволокой. В шестилетнем возрасте пытался их сделать сам. Помог старший брат. Общими усилиями мы изготовили один конек. На второй не хватило у нас подручных средств...
Чувствуя себя на седьмом небе от счастья, прикрепив конек веревкой к валенку, ковыляю к реке. По обледенелой горушке делаю попытку скатиться вниз и попадаю прямехонько... в прорубь. Хорошо, что на мне была надета шуба старшего брата. Она и спасла от непоправимых последствий. Распустившись куполом, словно парашют, удержала на поверхности воды. Мои сверстники на берегу, видевшие все это, подняли крик, некоторые из них бросились в село звать на помощь.
Мокрого, закоченевшего, в избе меня раздели донага и положили на печь, где сушился овес. Его духмяное тепло спасло от жесточайшей простуды. Я пропотел так, что, казалось, будто в самой печи посидел.
С малолетства меня учили крестьянскому ремеслу. И теперь не в тягость, а в удовольствие выходить на луг с косой, убрать траву на сено с неудобий. Люблю повозиться в саду. Приезжая на родину, непременно иду в поле.
В семилетнем возрасте отец разрешил мне выйти на полевые работы вместе с соседями. Силенок еще не хватало, поэтому определили меня погонышем. С утра до вчера верхом на лошади бороновал, пахал да все удивлялся, почему это в поле так медленно солнце к закату идет. Уставал несказанно. Поднимался, как и все, перед восходом солнца, ложился с наступлением позднего вечера. Чтобы ненароком не уснуть и не свалиться с лошади, пел песни. Да и они порой не помогали. Дважды, уснув, оказывался под бороной. Хорошо, умные лошади вовремя останавливались.
Иногда клевавшего носом погоныша пахарь "взбадривал" кнутом. Из глаз сыпались на круп лошади обидные слезы. Что и говорить - суровой была учеба. Впрочем, все обиды забывались, когда, закончив полевые работы, мы возвращались домой. Представлялось, что ты на голову выше своих сверстников, сидевших в это время в избах и не испытавших, что такое настоящая крестьянская страда. Казалось, что ты уже умудрен каким-то особым житейским опытом и это дает тебе право держаться с особым достоинством.
Мои школьные годы тоже связаны с постоянной крестьянской работой. У нас была, как считали мы, ученики, а особенно - наши родители, самая замечательная на свете учительница - Зинаида Ивановна. Она говорила, что учеба и труд - это неразрывное целое. Так что воспитание наше в школе было основано прежде всего на привитии нам уважения к нелегкой работе на матушке-земле, на непременной помощи старшим в их заботах, на постоянном уходе за домашними животными. Зинаида Ивановна была инициатором соревнования на лучшую постановку дела по откорму телят. Каждый из нас любовно ухаживал за молодняком. Это было в чем-то схоже с современным семейным подрядом, только среди школьников. Помню, сколько гордости испытал, когда мои старания по выхаживанию бычка по кличке Красавец высоко оценили учительница и одна из лучших учениц нашего класса, к которой я в ту пору питал симпатию.
Однако многие, в том числе и Зинаида Ивановна, считали, что мое призвание не на земле работать, не на ферму идти, а быть поэтом, литератором. Стихи я начал писать в третьем классе. Сочинял пьесы. Их ставили в школе. Любил выдать рифмованный шарж, пародию. Они тоже звучали на школьных вечерах в исполнении моих сверстников. Блокнот и карандаш стали моими постоянными спутниками. Я с ними не расставался и ночью. Нередко, проснувшись, доставал их из-под подушки и записывал в темноте рифмованные строки, которые зачастую не мог расшифровать днем.
Это увлечение не прошло и в армии. Считаю, что во многом благодаря ему я неожиданно вырос в глазах старшины нашей роты. Однажды, получив наряд вне очереди уже не помню за какую провинность, я вымыл полы в казарме и подошел к товарищам, выпускавшим на злобу дня боевой листок. Они мне показали записку старшины со словами: "Изобразить предпоследнего на занятии по строевой подготовке". Речь шла обо мне, нескладно действовавшем в тот день на строевом плацу.
Взял я тогда листок бумаги, карандаш, присел на подоконник и с вдохновением написал самокритичное стихотворение на заданную тему. На другой день курсанты полукольцом окружили старшину роты, читавшего нараспев под их заразительный хохот сатирические куплеты, относившиеся к "предпоследнему в строю". Каково же было его удивление, когда он узнал, что автор куплетов сам критикуемый. Он каким-то особенным взглядом глянул на меня, уважительно протянул руку для пожатия. С той поры, кстати, на меня было возложено редактирование боевого листка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117