И когда те их пожирали, стражи Карен напали на них... тогда-то и стала видна безумная ярость и превосходство бойцов Шайтана. Все это сообщил Карен последний из ее зверей, перед тем как его сознание стало слабеть и наконец утонуло в потоке боли, угаснув совсем.А Гарри спал, и его мучили кошмары. Карен видела, как он мечется и ворочается, слышала, как он говорит о “конусообразных вселенных света”, и о Мёбиусе, колдуне, которого он знал в своих адских землях: “математике, который создал религию, безумце, который верил в то, что Бог — это уравнение... в это же верил и Пифагор за столетия до него!” И о пространстве Мёбиуса, непонятном, бесконечном. Он, похоже, считал, что оно — “бесконечный мозг, который управляет всеми телами во всех вселенных, а существа, подобные ему, Гарри — не более, чем нервы, передающие мысли и намерения и, возможно, исполняющие... Его волю?”А потом лихорадочный сон некроскопа утонул в водовороте мыслей, разговоров и ситуаций из его прошлого; все смешалось, как в калейдоскопе — реальность и нереальность, вся его жизнь, похоже, была столь же метаморфична, как и его плоть; его сознание распахнулось для странных образов и понятий. Сон его заключал в себе — словно последнее мгновение жизни умирающего человека, — все поворотные моменты его жизни, но высвечивал лишь отдельные видения.Когда холодный пот выступил на его посеревшем лбу, Карен хотела было осторожно разбудить его; но ее остановил этот поток, в который она поневоле вслушивалась. Кроме того, перед грядущей битвой ему необходимо было выспаться. Возможно он успокоится, когда закончится кошмар. Поэтому она просто сидела рядом, пока он обливался потом и бредил о чем-то, бывшем за гранью ее понимания.Он рассуждал об относительности времени и об истории — как будущего, так и прошлого, существующих одновременно, но происходящих в каком-то странном “где-то еще”. И о мертвых — настоящих мертвых, не бессмертных, — тихо ожидающих в могилах нового начала, второго пришествия. И о великом свете, Первичном Свете, “который есть вечнопродолжающийся, не имеющий конца Большой Взрыв, а все вселенные вечно расширяются и бегут от мрака!” Он бормотал числа, с помощью которых мог бы отделить пространство от времени, и метафизические уравнения, “которые позволяют Разуму простираться далеко за пределы разума простого, смертного”.Это был, видимо, подсознательный взлет математического гения Гарри, усиленного его вампиром, захватившим лидерство; но это была и яростная конфронтация между двумя изначальными абсолютными силами:Мраком и Светом, Добром и Злом, Знанием ради выгоды и полным отсутствием знания, Невинностью. В подсознании некроскопа проходила битва с самим собой, которая должна была закончиться победой до наступления “всеобщего мрака”, потому что сам Гарри должен был стать великим стражем грядущих миров — или же их разрушителем.Но Карен ничего об этом не знала, она знала только, что не должна его сейчас будить. Гарри продолжал бредить. “Я дам тебе формулы, о которых ты даже и не мечтал... — Он усмехнулся чему-то в давно уже забытом прошлом, а его глаза загорелись алым огнем из-под трепещущих век. — Око за око, Драгошани, и зуб за зуб! Я был Гарри Кифом... стал шестым чувством своего собственного сына, а потом опустошенная голова Алека Кайла всосала меня в себя и его тело стало моим... Вместе со мной это тело делил и великий лжец Фаэтор, где теперь Фаэтор, а? И где Тибор? И что стало с этим мальчишкой Бодеску? А Янош?” Вдруг он всхлипнул и крупные слезы сами потекли из-под его светящихся век.“А Бренда? Сандра? Пенни? Проклят я или благословен?.. У меня были миллионы друзей, которых я любил, но все они мертвы! Они “живы”, но находятся за пределами обычной жизни, я могу лишь разговаривать с ними, они могут лишь вспоминать, что значит быть живыми.Существует множество измерений, бесконечное количество обитаемых миров, бесконечных миров. Мириады конусообразных вселенных света. И я знаю, как они произошли. А Мёбиус знал это все раньше меня. Пифагор, может быть, о чем-то догадывался, но знали только я и Мёбиус!”— Да будет... — Он прищурил свои закрытые глаза. — Да будет... — Крупные капли липкого пота выступили на его дрожащем в лихорадке свинцово-сером теле. — Да будет...Карен захотелось прекратить его муку — а это была действительно мука. Она бросилась к нему, корчившемуся в ее постели, и с мольбой в голосе спросила:— Да будет что, Гарри?— Свет! — прорычал он, и его полные ярости глаза широко распахнулись, опаляя все своим жаром.— Свет? — повторила она в изумлении.Он с трудом заставил себя сесть и позволил ей заключить себя в объятия. Потом посмотрел на нее и сказал:— Да, Первичный Свет, сияющий по Его воле. Глаза у Гарри всегда были странные, даже до того, как вампир успел запятнать их кровью, но сейчас они с каждым мгновением менялись. Сперва Карен видела выплескивающуюся из них ярость, потом — страх, и с удивлением смотрела, как из них убывает вся чуждая им жизнь — даже сама страсть Вамфири умерла в них. Потому что некроскоп теперь был первым из тех, кого надо знать и в кого нужно верить.— Его воля? — наконец повторила за ним Карен, удивляясь тому, каким мягким и добрым стало его лицо, словно лицо ребенка. — Воля... Бога?Даже сейчас Гарри не был абсолютно уверен. Но уже был близок к этому.— Бога, конечно, — сказал он ей с улыбкой. — Создателя!А внутри него, инстинктивно страшась своего неминуемого поражения, вампир сник, стал маленьким и, наверное, горько оплакивал свою судьбу: что за участь, находиться в человеке, желающем оставаться только.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160