Он тебя так имеет, да? О'кей, давай попробуем — а потом ты мне скажешь, кто из нас лучше — я, или этот похотливый осел, которому ты прислуживаешь!
Он схватил ее за волосы и попытался перевернуть на живот. Но тут она неожиданно ожила. Тыльная сторона ее изящной ручки резко хлестнула его по лицу, и он отлетел в сторону. Дело было не в какой-то особой силе удара, а скорее, в его болезненности, в его полной неожиданности, да еще в том, что Трэйс находился в неустойчивой позе — на коленях на краю ложа. Как бы то ни было, он, размахивая руками, повалился назад и грохнулся спиной на пол.
Трэйс с секунду полежал, щупая пальцами лицо и чувствуя, как дико напряжены его мышцы и нервы. Затем он с шумом втянул в себя воздух, выдохнул и снова уронил голову на доски пола. Через несколько мгновений Трэйс медленно перевел взгляд на нее.
— Ты, — Слова его будто сочились ядом. — Ты и твой отец — предатели — вы оба. И в то время, как он сидит у себя в Израиле и копает для Хумени, пытаясь отыскать вторую плиту, ты… используешь свое красивое тело как капкан для меня. А бедный наивный отшельник Сол Гоковски считает твоего папашу своим «другом»!
Амира села и протянула к нему руки. И снова он не смог понять появившегося на ее лице выражения.
— О, Чарли… Чарли, как же ты… — Ее глаза расширились, и она взглянула куда-то мимо него. Скрипнула деревянная лестница. — Как же ты ПРАВ! — закончила она.
В этот момент на волосы Трэйса наступила чья-то маленькая нога, буквально пригвоздившая его голову к полу. Да, нога-то была маленькой, верно — но вот весила, похоже целую тонну. Трэйс задрал было ноги, чтобы ударить ими… но остановился и, не сопротивляясь, позволил им упасть обратно. Мистер Харди действовал куда более проворно, чем казался на вид. Он встал на колени, схватил пухлыми пальцами Трэйса за левое ухо и теперь прижимал к его напряженному горлу что-то холодное и блестящее.
— Мерзавец! — прошептал Трэйс.
— О, да, это верно, — усмехнулся толстяк. — Но вы видели, на что я способен, так что не вынуждайте меня демонстрировать это еще раз.
Трэйс хотел было потрясти головой, но не осмелился.
— Твоему уроду-боссу не понравится, если со мной что-нибудь случится, — сказал он, скорее не выговаривая слова, а выдыхая их.
— Только если без этого нельзя будет обойтись, — толстяк улыбнулся. — Амира?
Она сошла с возвышения и оделась, затем исчезла из поля зрения Трэйса.
Мгновение спустя она вернулась — со шприцем! Она проверила его — из кончика иголки вырвался фонтанчик перламутровых капелек. Затем Амира встала возле Трэйса на колени и сказала:
— Лежи очень-очень спокойно, Чарли.
Выбора у него, впрочем, особенного и не было — единственное, что он себе позволил, так это охнуть, когда игла вошла под кожу. И сразу почувствовал легкое жжение, а потом холодные волны онемения начали разливаться от места укола по всему телу. А вот уже после этого — он не чувствовал ничего…
… Трэйс сидел.
Он сидел в кресле с высокой спинкой и смотрел в небольшое окно, выходившее во двор виллы «Улисс». Кресло было плетеным: он чувствовал кожей бедер решетчатую фактуру сидения, а спиной — перекладины спинки. Он сидел — или его усадили в таком положении? — слегка откинувшись на спинку с чуть свешенной на грудь головой, а его руки безвольно свисали по обе стороны от подлокотников кресла. На нем был халат, воняющий застарелой мочой.
Глаза Трэйса были открыты, вот только ему было никак не вспомнить, когда же он их открыл. Кроме иглы — шприца с иглой в предательских руках Амиры, погрузившей его в сон — он вообще мало что помнил. Его «сон» — или период бессознательного состояния — был глубоким, без сновидений и, возможно, довольно длительным: кожа на скулах зудела, что было признаком наличия на щеках двух — или трехдневной щетины. Он МОГ видеть, слышать, обонять и, возможно, ощущать вкус. Что же до осязания, то, поскольку он не мог шевелиться, то не мог и ничего ощущать, хотя чувствовал, как предметы касаются его самого.
Да, все его чувства оставались при нем, это так, но они определенно не перетруждались, стали какими-то странными и неотчетливыми. Наверняка это объяснялось воздействием снадобья. Но даже мысли как будто приходили в голову чересчур медленно.
Тут ему на нос села муха, и Трэйс от неожиданности моргнул. Но села она за несколько мгновений ДО ТОГО, как Трэйс почувствовал ее прикосновение, а моргнул он — необычайно медленно — через долгие секунды после того. И все же, движения век оказалось достаточно, чтобы спугнуть муху: очевидно греческие мухи были гораздо пугливее своих английских собратьев…
Поскольку Трэйс совершенно не представлял какой сегодня день, он решил определить время суток. Это оказалось несложно: тени во дворе были очень короткими, следовательно, сейчас, скорее всего, что-то около полудня. Если бы его держали на солнце, то горячие лучи наверняка уже прожгли бы ему череп до самого мозга. "Заснул на солнце и умер от перегрева. "
Очень просто.
Вот только дело было в том, что они не желали его смерти. Хумени не желал.
Он желал его… поглощения?
Все инстинкты Трэйса буквально вопили: "Вставай, беги, спасай шкуру… БОРИСЬ, ленивый ублюдок! " Но тело при этой мысли едва шевельнулось — несколько нервов в ногах и руках лениво дернулись, а плетеные сиденье и спинка все так же продолжали давить на спину и седалище.
«Забудь об этом», — сказал он себе. — Ты никуда не бежишь, Чарли. "
Хлопнула калитка, и во дворе появилась Амира. "Стерва! " — подумал Трэйс.
— Лорелея… ведьма… Мата Хари… Цирцея… нет, ГОРГОНА! Да, Горгона — ты обратила меня в камень!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105