Похоже, рассказ будет довольно долгим, решил Трэйс. К тому же, он почувствовал, что уже начинает привыкать про себя называть грека просто «греком». Итак:
— Прежде чем вы начнете свой рассказ, — сказал он, — может быть все же скажете как вас зовут? И кстати, я не люблю когда меня называют Чарльзом.
Грек пожал плечами.
— Что ж, буду называть вас мистер Трэйс.
— Нет, я имею в виду, что друзья обычно зовут меня Чарли.
— Значит, по-вашему, мы уже можем считать себя друзьями? — вопросительно поднял брови его собеседник.
"БОЙСЯ ГРЕКОВ, ДАРЫ ПРИНОСЯЩИХ! " — подумал Трэйс, а вслух произнес:
— По крайней мере до тех пор, пока не выяснится обратное. — На самом деле этот человек был ему чем-то очень симпатичен. — Так как же мне вас называть?
Грек кивнул.
— Хорошо, я назову свое имя, но употреблять его можно только в разговоре со мной. Во всех остальных случаях лучше вообще забудьте, что когда-то его слышали. Меня зовут Димитриос Каструни.
Трэйсу это имя ничего не говорило.
— О'кей, Димитриос, — сказал он, — так значит вы, ко всему прочему, еще и профессиональный беглец, так?
— Совершенно верно. Я даже дважды беглец. Давным-давно я убил человека.
Это случилось пятьдесят лет назад. Думаю, сейчас это уже мало кого может заинтересовать, но годы скитаний послужили для меня прекрасной школой выживания. И эти навыки очень пригодилось, поскольку впоследствии мне пришлось скрываться от вашего отца. А он, смею вас заверить, совершенно безжалостен!
— Понимаете, — сказал Трэйс едва ли не в отчаянии, — с одной стороны я готов выслушать вас, но вы постоянно делаете заявления вроде этого, как будто нарочно желая отбить у меня всякий интерес. Вы убили человека, были пятьдесят лет в бегах, сейчас скрываетесь от моего отца — который, насколько мне известно, еще до моего рождения погиб в автомобильной катастрофе в тысячах миль отсюда! Так как же, дьявол меня побери, принимать вас всерьез?
— Верно, дьявол вас побери, — кивнул Каструни. Он бросил взгляд в окно и увидел, что небо темнеет так будто собирается летняя гроза. Его глаза тревожно обшаривали небо, а уголок рта задергался в нервном тике. Затем он еще раз повторил: — Да, именно дьявол…
Трэйс вздохнул и попробовал зайти с другой стороны.
— Вы утверждаете, что я не сын Грега Соломона. Но мать говорила мне — причем бесчисленное количество раз — что мой отец именно он. Почему я должен вам верить? Чем вы можете доказать свою правоту? И КТО тогда мой настоящий отец?
— Кто? — Каструни метнул на него пристальный взгляд. — Скорее следовало бы спросить «что», а не «кто»!
Трэйс решил не спорить, и повторил вопрос:
— О'кей, если вам угодно, «что» же такое мой отец?
— Демогоргон!
— В жизни не слышал такого имени.
— Мало путешествовал, — как бы про себя пробормотал Каструни.
Не особенно начитан. Циничен. Особых пороков не имеет — ну разве что знакомых девушек многовато. Но кто в наши дни.. ? (Пожатие плечами) И никаких отметок, никаких СТИГМАТОВ на теле.
Конечно, возможно я и ошибся. Но ведь его матерью была Диана Трэйс и, хотя у него нет видимых источников дохода, он не бедствует и имеет счет в швейцарском банке. Так чем же он зарабатывает себе на жизнь — а самое главное, почему так боится шантажа? Значит, в нем все-таки возможно и есть что-то от его отца.
Он исподлобья взглянул на Трэйса, потом снова посмотрел в окно, за которым по-прежнему собирались тучи. При виде грозовых облаков надвигающихся на центр Лондона он заметно съежился. Где-то вдали сверкнула молния.
Каструни съежился еще сильнее.
— Вы что, боитесь молний? — спросил Трэйс.
По-видимому удивленный вопросом, Каструни выпрямился.
— А вы не боитесь, что ли? — вопросом на вопрос ответил он и продолжал:
— Между прочим, вам известно, что в Святой Земле в библейские времена люди верили — а в некоторых районах Средиземноморья верят и по сей день — что во время грозы на землю снисходит дьявол?
Тут они как раз подъехали к чему-то вроде средней руки мотеля неподалеку от Брент-Кросс, и, пока Каструни торопливо расплачивался с водителем, Трэйс поспешил под козырек над входом. Начинался дождь: теплые крупные капли, оставляющие на светлой одежде темные, похожие на чернильные, пятна. Отдаленные раскаты грома уже перекрывали даже шум уличного движения. Когда Каструни наконец присоединился к Трэйсу, он был весь покрыт пятнами как далматин.
— Что будете пить? — спросил он, приглашая Трэйса войти.
— Виски, — ответил Трэйс, — со льдом и капелькой воды.
Каструни подошел к стойке, что-то сказал прыщавому молодому человеку в неопрятной униформе и повел Трэйса по лестнице наверх, к себе в номер.
Номер оказался на удивление чистым и удобным: свет в комнату проникал через большие окна, при номере была своя отдельная ванная комната, а кроме большой кровати имелась и пара удобных кресел. На небольшой тумбочке возле кровати лежала непременная для всех гостиничных номеров гидеоновская Библия, телевизора не было, а пол был застелен большим — от стены до стены — с виду совсем новым ковром. Одним словом, вполне подходящее место для откровенной беседы.
Трэйс извинился и отправился в туалет, а когда вышел, увидел, что Каструни задернул шторы и включил свет. Не успел он спросить, зачем это понадобилось, как грек заметил:
— Да, вы правы: не люблю грозу.
В дверь негромко постучали. Каструни пошел открывать и вскоре вернулся с подносом на котором стояли стаканы, кувшин со льдом и две бутылки — коньяк «Курвуазье" и виски „Джонни Уокер“.
— Курвуазье? — спросил Трэйс, удивленно поднимая брови.
— Это для меня, — сказал Каструни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105