Мы выбрались на крышу, стало немного светлее, но ничего светлого в наши головы не приходило.
— Нужно другие слуховые окна и двери с чердака в другие подъезды проверить, может быть найдем незапертую, — решительно сказал Сережка.
— Вы, девчонки, сидите здесь, будете, как в штабе, сведения собирать, а мы быстро…
Мальчишки исчезли в темноте. Никто не возражал Сережке, он всегда был заводилой всех игр и проказ, «кино», наверняка было тоже его затеей. Чаще всего мальчишки играли «в войну» и Сережка был бессменным командиром. Он даже не тянул жребий — кому быть «немцем», нельзя же воевать без противника, поэтому перед игрой роли распределялись по справедливому жребию. Мы с девчонками допускались иногда быть санитарками, а Наташа была всегда медсестрой при штабе — ей Сережка такую роль определял. Пару раз я «воевала» в разведке — один раз после честной драки с другим претендентом, а второй раз — потому что все-таки никто из мальчишек выше меня на деревья залезть не мог. Не потому, вовсе, что я храбрее, а потому, что легче и подо мной ветки не ломались выше чем под Сашкой, который грозился даже голодовку объявить, чтобы меня «обхудить» — это он такое слово выдумал. В тот раз мы воевали с соседним двором и кто-то должен был первым заметить приближение противника.
Первым вернулся назад Вовка. По его унылому виду мы поняли, что ничего хорошего он не нашел. Потом пришел Жека — даже двери чердачной найти в темноте не смог… Так ни с чем подошли и остальные. Мы приуныли.
— А давайте по пожарной лестнице спустимся, — предложил Сашка, — там невысоко под конец прыгать будет, я один раз спускался.
— Ты днем спускался, а и то потом месяц в гипсе ковылял, забыл что ли?
— А давайте шуметь и по трубам стучать будем, — сказала я, — кто-нибудь услышит и дворника позовет, чтобы двери открыл.
— Ага, тут-то нас всех и повяжут, тебе-то что, а Сережку вон отец сразу прибьет!
— Заткнись, — сказал Сережка, — не твоя забота, а выбираться отсюда нам надо.
Видно было, что ему очень неприятно упоминание об отце. Сережкин отец был инвалидом, он пришел с фронта без обеих ног. Я как-то слышала, бабульки во дворе обсуждали его и Сережкину мать — тетю Зину, которая зачем-то «подобрала» его, почти спившегося и пожалела, говорят он долго не пил после. Она ему трех детей родила, Сережка был младший. Но, видно, «война из него не вся вышла» — так они говорили, бабульки, качая головами, — «запил он опять по-черному». Тетя Зина уж вся извелась бедная, потому что чем дальше, тем хуже становился у него характер. Стал он драться, всем, что под руку попадет, никого не жалея, ни жену, ни детей. Тетя Зина от него прятала маленькую тележку на колесиках, на которой он передвигался, чтобы не уехал опять на базар песни петь за пиво или водку. Тогда он высовывался из окна второго этажа и ругал всех подряд. Несмотря ни на что, Сережка отца любил и очень переживал такие моменты, ему было и стыдно, и больно, и обидно… поэтому, наверное, он и играл в войну, а может и не играл вовсе, а воевал по-настоящему за своего папку…
— Нужно нам так выбраться, чтобы никто нас не узнал… маскировка нужна!
— Там на чердаке, перед дверью в соседний подъезд чьи-то простыни на веревке сушатся, я видел, — сказал Вовка.
— Соображаешь, — похвалил Сережка, — будем использовать любой подручный материал.
— А еще выть под простынями можно, как-будто мы привидения! — предложила я, у меня уже давно такая идея просила выхода.
— Посмотрим по обстоятельствам, без моей команды никто ничего не делает! Вовка, ты дуй за простынями, смотри, не слишком-то испачкай, стирал ведь кто-то… Ирка и Сашка — наружная разведка — особо не высовывайтесь, но двор возьмите под наблюдение… Жека, ты под дверь — дай знать, если услышишь что снаружи… а мы с Наташей пока план действий составим.
Сережкина уверенность придала всем храбрости, мы разошлись по постам.
Было жутковато и интересно наблюдать за жизнью двора, вытянув шею с края крыши.
— Сашка, смотри, вон твоя бабушка идет, куда это она направляется?
— Опять в карты играть собралась, к Даниловне чапает, а говорила, никогда больше с ней разговаривать не будет!
— Почему?
— Та ее в карты два вечера подряд обыграла, а потом сшила себе такое же платье, как ей папка на восьмое марта подарил.
— И только-то?
— Ты что, карты она еще стерпела, хотя сковородками на кухне два дня швырялась, а уж когда на следующий день вечером встретила Даниловну на «Топталовке» в таком же платье… вообще кошмар начался — я на кухню за чем-то сунулся, так она за мной с кухонным полотенцем по всей квартире гонялась, как за мухой!
Топталовкой называлась улица по которой машины не ездили и местное население любило по вечерам совершать пешие прогулки под сводами высоких деревьев, раскланиваясь со знакомыми, демонстрируя наряды, разглядывая наряды, демонстрируя женихов, невест, знакомых, детей, давая повод для разговоров, находя повод для разговоров, сплетен, слухов, домыслов и самых немыслимых предположений. В общем, развлекалось вовсю! Улица была довольно короткой, поэтому ходили по ней почти по кругу, как в фойе театра, с той лишь разницей, что основное представление разыгрывалось здесь же.
Мы тоже частенько с родителями там прогуливались, только для меня развлечений там было не слишком много — меня мама за руку держала, ни на шаг от себя не отпуская, так, ей казалось, должна прогуливаться хорошая семья — родители «под ручку» и ведут за руку аккуратно одетую девочку. Кудряшки у девочки красиво уложены по плечам, на платье ни одной складочки… скука смертная! Иногда только, если за руку меня держал папка — маме вдруг понадобились обе руки для разговора с подружкой какой-нибудь — не объяснишь ведь, как складочки по подолу расходятся в обе стороны, используя одну руку, или еще чего… тогда я потихооооньку начинала ладошкой в папкиной большой руке покручивать, он шаги замедлял, отставая от увлеченной разговорами мамы и… свобода!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20