Крошки и пятна грязи, уже высохшей, запачкали промокательную бумагу. Еще больше ее было на красном кожаном сиденье стула.
- Что за черт? - поинтересовался он тихо.
Быстро распахнул стеклянные дверцы стенного шкафа, но там никто не скрывался.
В коридоре тоже проверил шкафчик. Никого.
Парадная дверь была все еще открыта. Он никак не мог решить, что с ней делать. Ему нравилось, что она открыта, потому что это предоставляло ему незагражденный выход, если понадобится быстро уйти отсюда. С другой стороны, если он обыщет дом сверху донизу и никого не найдет, то придется возвращаться, запирать дверь и снова обыскивать каждую комнату, чтобы обезопасить себя от того, что могло проскользнуть за его спиной. С неохотой закрыл дверь и установил запор.
Бежевый широкий ковер от стены до стены спускался сверху по лестнице с дубовым паркетом и тяжелыми перилами. В центре нескольких нижних ступеней лежали шматки сухой земли. Немного, но достаточно, чтобы уцепиться глазу.
Поднял взгляд на второй этаж.
Нет. Сначала внизу.
Он ничего не нашел ни в дамской туалетной, ни в шкафу под лестницей, ни в большой столовой, ни в гардеробной, ни в технической мойке. Но на кухне грязь была снова, и больше, чем где бы то еще.
Недоеденный ужин из ригатони, колбасы и бутерброда оставался на столе, так как его прервало внезапное появление енота и смерть зверька в конвульсиях. Комки высохшей грязи покрывали ободок обеденной тарелки. Стол вокруг тарелки был покрыт горошинами сухой земли. Похожий на паука коричневый лист свернулся в миниатюрный свиток, рядом мертвый жук, размером с центовую монету.
Жук лежал на спинке, шесть окостеневших лапок задраны в воздух. Когда он перевернул его осторожно пальцем, то увидел, что панцирь был радужно-сине-зеленого цвета.
Два сплющенных комка грязи, как блинчики в доллар величиной, были вмяты в сиденье стула. Пол рядом со стулом был просто осыпан крошками и шмотками.
Другое место концентрации грязи находилось перед холодильником. Всего вместе набралось бы на пару столовых ложек, но было также несколько травинок, другой засохший лист и земляной червяк. Червяк был все еще жив, но бешено извивался, страдая от потери влаги.
Ползущее ощущение на затылке и внезапная убежденность в том, что за ним кто-то наблюдает, заставили Эдуардо сжать дробовик обеими руками и резко обернуться к окну, затем к другому. Никакого бледного призрачного лица, прижатого к стеклу с той стороны, как он воображал.
Только ночь.
Хромированная ручка холодильника была запачкана, и он не стал ее касаться. Открыл дверь, дергая за ее угол. Еда и напитки внутри казались нетронутыми, все точно так же, как и оставил.
Дверцы обоих двухконфорочных плиток были распахнуты. Он закрыл их, не трогая ручек, которые тоже в некоторых местах были покрыты неопределимой тинистой грязью.
За край дверцы плиты зацепилась и оторвалась полоска ткани, в полдюйма шириной и менее дюйма в длину. Она была бледно-голубая, с редкими кривыми линиями голубого цвета потемнее, что, должно быть, представляло из себя часть повторяющегося узора на более светлом фоне.
Эдуардо уставился на этот клочок одежды чуждой вечности. Время, казалось, остановилось, и вселенная зависла спокойно, как маятник разбитых дедушкиных часов, - пока льдинки глубокого страха не образовались в его крови, отчего он задрожал так безудержно, что застучали зубы. Кладбище... Он снова обежал кухню, к одному окну, к другому, но ничего не увидел.
Только ночь. Ночь. Слепое, бесцветное, равнодушное лицо ночи.
Эдуардо пошел наверх. Отмечал комья, шмотки и пятна земли - когда-то влажной, а теперь высохшей - их можно было найти в большинстве комнат. Еще один лист. Еще два жука, высохших, как древний папирус. Камешек, размером с вишневую косточку, гладкий и серый.
Заметил, что некоторые выключатели тоже были запачканы. После этого он включал свет, натягивая на кисть рукав или пользуясь прикладом дробовика.
Он оглядел все комнаты, обыскал все шкафы, осмотрел внимательно за и под каждым предметом мебели, где были пустоты, которые можно было счесть достаточными для укрытия, даже для чего-то настолько большого, как шести-восьмилетний ребенок, и когда удовлетворенно решил, что ничего не прячется на втором этаже, то вернулся в конец верхнего коридора и дернул за свисавшую веревку, которая опускала лестницу на чердак.
Свет на чердаке включался из коридора, поэтому не пришлось подниматься в темноте. Он осмотрел каждую тенистую нишу глубоких и пыльных карнизов, где мотыльки, похожие на снежинки, повисли в паутине, как ниточки льда, и нависали кормящиеся ими пауки, холодные и черные, как тени.
Внизу, на кухне, Эдуардо проскользнул к медной щеколде на двери погреба. Она открывалась только с кухни. Ничто не могло спуститься вниз и закрыться изнутри.
С другой стороны, парадная и задняя двери дома были заперты, когда он выехал в город. Никто не мог проникнуть внутрь - или снова закрыть, уходя, - без ключа, а единственно существующие ключи были у него. И все эти проклятые замки были заперты, когда он пришел домой: во время осмотра не обнаружилось ни одного выбитого или отпертого окна. Но нечто все же определенно проникло внутрь и потом ушло.
Он прошел в погреб и обыскал две огромные комнаты без окон. Они были холодные, слегка заросшие плесенью и пустые.
В настоящий момент дом был весь закрыт.
И он был в нем единственным живым существом.
Выйдя наружу, старик запер за собой передний вход и загнал "чероки" в гараж. Опустил дверь дистанционным управлением, прежде чем вылезти из автомобиля.
Следующие несколько часов он отскребал и пылесосил весь мусор в доме с такой настойчивостью и неослабевающей энергией, что внешне наверняка приблизился к виду безумца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116