А ты изза какой-то кастрюли совсем на мыло сошла. Эх, бабушка!
И Мишка скорбно уронил голову на грудь.
Бабушка налила в свою большую чашку чаю, присела за стол. Все трое молчали. И только Мишка время от времени печально вздыхал.
- А какие песни-то надо, Миш? - сжалилась наконец бабушка. - Может, вспомню чего. Голова-то старая, память плохая. Да и голосу-то нет.
Ребята исподтишка переглянулись. Димка мигом развернул на столе чистую тетрадь, положил рядом самописку.
- Хорошо бы самые старинные песни, бабушка! - встрепенулся Мишка. - Ну, вот самые старые, какие в твоей молодости старики пели.
- Старики-то в моей молодости не пели, где им, а вот девицы - те, бывало, певали.
- Ну спой, спой скорее!
- Только вот напев-то запамятовала. - Бабушка зажмурилась и, раскачиваясь в такт, затянула дрожащим голосом:
При лунном свете серебри-и-стом Гуля-а-ла дева под луно-ой И за-а-клинала небом чисты-им Хранить до гроба свой поко-ой.
- Постой, бабушка! Про деву - это не то, давай чтонибудь еще постарее.
- Постарее? Ну, вот еще веселую девицы наши пели.
Только уж это с пляской. Мишка, принеси-ка мне чистый платок.
- Носовой?
- Который с кружевом. Потому никак, нельзя эту пляску без платка совершать, - важно объяснял?!
бабушка.
Мишка слетал в горницу, принес самый лучший бабушкин платок.
Подбоченясь, бабушка вышла на середину кухни и, мелко, дробно топая, взмахивая платком, поплыла вокруг стола
Штатский неуклюжий,
Фрак на ем висит,
А военный-душка
Шпорами стучит.
Она остановилась:
- Годится али нет?
- А еще постарее нет ли? - засомневался Мишка. - Что-нибудь про монголо-татар.
- Про татаровей?
- Дело в том, Пелагея Дементьевна, что наш город в старину захватили татары, - зачастил Димка. - Вот нам и интересно, как это было. Узнать чтобы про всё. Как воевали, как жили, и вообще...
- Про монголов да про татаровей что-то не помню.
Да и не бывало у нас таких. Ишь выдумали. Мы православные, а татарове те сами по себе.
Бабушка сложила платок, сердито запихнула в карман.
- Ну, может, слова какие татарские помнишь или выражения? Говорят, слова-то из поколения в поколение переходят.
- И выражений не знаю никаких. Кыш ты, окаянная! - Бабушка замахнулась на Мурку. - Опять за рыбой полезла. А ну айда, айда отсюда! Не уследишь. На базар бегала за рыбой-то, легко ли? Заодно вот и казан у Митьки забрала. Ах он, калымщик окаянный!
- Опять! Ну, бабушка! Может, стихотворение какое старинное помнишь, былину или еще чего... Ну не может быть, чтобы не знала! Ты ведь такая старая! - заныл Мишка.
- Я старая? - Бабушка окончательно рассердилась. - Я еще не старая! Вот соседкина, Настина, бабка - та вот старая! С палкой ходит и то надвое согнувшись.
А я, малый, все хозяйство веду. Старая-то!
- Ну не старая, не старая! - заторопился Мишка. - Тогда расскажи нам чего-нибудь.
- Ну, так и быть. Спою вам стих старинный. Про татарина. Слушайте.
Димка схватил самописку, изготовился записывать.
- Это еще когда девицей была, с голосу разучивала.
И так-то мы пели, так-то пели! Прямо разливалися!
Бабушка уселась на табуретку, положила руки на колени и запела сначала тихим, заунывным голосом:
Прочь, прочь, слеза позорная,
Кипи, душа моя!
Твоя измена черная
Понятна мне, змея.
И вдруг заголосила громко, с вывертом:
Я знаю, чем утешенный
По звонкой мостовой
Вчера скакал как бешеный
Татарин молодой...
Бабушка умолкла.
- Забыла дальше-то. Ей-богу, забыла...
Ребята переглянулись.
- Татарин!.. Чем-то там утешенный, - пробормотал Мишка.
- Известно чем! Добычи нахватал, вот и утешенный, - догадался Димка. Еще бы не скакать! Так, значит, я записываю: "Прочь, прочь, змея..."
- "Слеза позорная", - подсказала бабушка.
- А-а, слеза... Так. А дальше?
- "Кипи, душа моя". Стало быть, это он-то говорит, сам-то, который поет. Кипи, говорит, душа моя, потому как я самый разнесчастный.
- А отчего разнесчастный? - вытаращил глаза Мишка.
- От любви сердечной, - объяснила бабушка.
- А при чем же тут любовь? - вскричал Димка. - Речь идет ведь о нашествии татаро-монгольской орды, любовь тут уж совсем ни при чем!
- Как это "ни при чем"? Тьфу! - рассердилась бабушка. - Никак вам не угодишь! Что с вами, несмышленышами, разговаривать! А ну, поели-попили - и айда гулять! Айда, айда, малый! Нечего на кухне сидеть, керосином дышать! Марш во двор!
Делать нечего, пришлось отступить.
- Ну хоть кое-что записали, - вздохнул Мишка. - И то хлеб. Кого бы еще расспросить, как ты думаешь?
- А Настину бабушку, которая с клюкой ходит!
- Боюсь, Настя прогонит. Про череп забыл, что ли?
Ведь она это на нас думает, будто мы нарочно напугали тетку Марью. Даже с Олегом теперь не разговаривает.
- А если мы потихоньку, когда Насти дома нет?
Давай заглянем сейчас, а?
Тихонько пробрались друзья в сарай. Из оконца, уже не загороженного доской, виден был весь соседский двор, поросший молоденькой светло-зеленой травкой. Куры щипали траву, на завалинке возле забора сидела старая бабка, грелась на солнышке, смотрела на кур... Ребята переглянулись. Потом молча выбежали из сарая и перелезли плетень. Бабка сидела неподвижно, будто ничего и не заметила.
- Здравствуйте. - Мишка даже слегка поклонился, так хотелось ему быть приятным Настиной бабушке.
Димка последовал его примеру.
- А! Здравствуйте, здравствуйте, деточки. Настенька на базар ушла, одна я на дворе... Чего надото?
Мальчишки присели на завалинку рядом с бабкой.
- А нам бы вот что, - дипломатично начал Мишка. - Просили мы бабушку...
- Пелагею Дементьевну, - вставил Димка.
- Просили мы ее спеть про старину, про монголотатар, как они наш город взяли. А она и не помнит ничего.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53