Так что все гости в сборе. Завтра, если хотите, на лодке можно поехать на Каменное озеро. Григорий Иванович большой любитель рыбной ловли, — рассказывал Файруз. Мещерский догадался, что он имеет в виду брата певицы и детей ее первого мужа.
Однако соображалось все труднее, снова слипались глаза — от усталости бессонной ночи, переезда. И «АББА» пела нежно, сладко, баюкала и ласкала. Как вдруг…
Файруз резко крутанул руль вправо, завизжали тормоза. На шоссе прямо перед ними вырос милиционер в форме. Они едва не задели его.
— Офицер, в чем дело?! Мы разве что-нибудь нарушили? — Файруз опустил стекло. — Что вы кидаетесь под колеса?
Милиционер, судя по погонам — старший лейтенант, наклонился, рассматривая сидящих в машине. Мещерский обратил внимание на то, как именно он держит свой автомат — так, как положено по уставу: готовность номер один.
— Пожалуйста, предъявите документы.
Автомат — веский аргумент. Они подчинились беспрекословно. Откуда-то из темноты к милиционеру подошли еще двое штатских. Кравченко на всякий случай придвинулся ближе к двери, незаметно расстегнул куртку — черт их знает, сейчас времена аховые. Ждешь милицию, а получишь ряженых «лесных братьев».
— Извините. — Лейтенант, изучив их паспорта и лицензию Кравченко, вернул документы, козырнул. — Помощь не окажете?
Кравченко полез из машины.
— А в чем дело?
— Я помощник дежурного по отделу милиции. Это вот товарищи из уголовного розыска. У нас аккумулятор сел, — милиционер ткнул куда-то вбок. И там под деревьями метрах в пяти от дороги Кравченко узрел контуры «уазика»-"канарейки". — Мы по рации с отделом связались, но пока наши доедут… А нам срочно место осматривать нужно. Вы не могли бы развернуть машину и посветить нам фарами?
— Конечно, можем, — Файруз включил мотор, — командуйте, офицер.
— А что случилось? — встревожился Мещерский, тоже вылезший из машины.
— Увидите. Нервы-то как, в порядке? А то с непривычки лучше отвернуться.
Пятно света от фар «Хонды» выхватило из мрака сначала стволы сосен, почти вплотную подступавших к дороге, затем группу людей, копошащихся на их фоне, видимо, опергруппу: несколько милиционеров в форме, полную решительную женщину в болоньевой куртке и высоких резиновых сапогах — очевидно прокурорского следователя, судя по папке с бланками в руках, и молоденького парня в клеенчатом защитном костюме — эксперта или патологоанатома. Приятели подошли ближе — в траве, сочно-зеленой и четко обозначенной до самого последнего стебелька от падающего под нужным углом электрического света, лежал человек. Судя по одежде — мужчина. Однако старый или молодой, сразу и не определишь: лицо его было страшно изуродовано, залито кровью. Черная лужа растеклась далеко по траве.
Кравченко присел на корточки.
— Мама родная, кто ж его так отделал? Да и недавно совсем. Кровь свежая.
— Убит около часа назад, — один из оперативников тоже опустился рядом. — Его охрана с дач обнаружила, нас вызвали. Вы когда ехали, никого на дороге не встретили?
— Да разве мы смотрели? — удивился Мещерский. — А потом все равно ночь уже. И к тому же мы только сегодня из Питера прибыли. И на тебе.
— Он местный? — Кравченко оглядывал одежду убитого — грязную и ветхую: допотопный бушлат в заплатах, старые армейские брюки, башмаки без шнурков, изъеденные молью шерстяные носки.
— Не местный, но я его вроде признал, — сказал один из милиционеров. — Валентина Алексеевна, — обратился он к следователю, — сдается мне, из бригады он, что дачи тут строит на озере. Ориентируюсь я по бушлату. Ко мне на участок один тут регистрироваться приходил точно в таких вот тряпках. Фамилия его Коровин, зовут Семен, ну, это того, кто приходил. Сам вроде из Петрозаводска.
— Шабашник? — хриплым прокуренным басом осведомилась следовательша.
— Ну да. Если это тот. Коровин — слесарь по профессии. Они бригадой водопровод к дому Гусейнова вели. Это ж мой участок. Погодите-ка, я его сейчас обыщу. Можно?
Ничего вам тут не нарушу?
В карманах бушлата и брюк никаких документов не оказалось, но зато был извлечен рваный бумажник, а из него уже — деньги в сумме девяти рублей с мелочью.
А кроме того, две бутылки водки «Абсолют».
— Это он, бедняга, из магазина топал. С автобуса сошел. А тут его и… Но выходит, не ограбление. Деньги-то целы.
Мещерский с омерзением смотрел на лужу крови у себя под ногами. "Вот тебе и сон, — вертелось у него в мозгу. — Вот тебе и баба Лена со своими «предчувствиями».
Вот вляпались-то, а? Надо же — ухлопали бомжа, а нас и поднесло".
— Чем его? — спросил он у лейтенанта, остановившего их на шоссе.
— Острым и тяжелым предметом. Топором наверняка.
Видишь, как изрубили. Как кочан на засолку.
— Юрий Петрович, диктуйте, сколько ран, их расположение, — следовательша притулилась на поваленной коряге и, согнувшись в три погибели, начала деловито заполнять зелененький бланк протокола.
— Всего ему нанесено около двадцати ран. Но могу и ошибиться пока. Пишите везде примерно, — патологоанатом подвинулся к трупу, и Кравченко с его соседом пришлось уступить ему место. — Так, обширные повреждения лицевого отдела. Фактически и лица тут уже не осталось: девяносто пять процентов кожного покрова уничтожено.
Так, пишите: проникающее ранение…
Мещерский слушал: «рубленые раны в количестве… на участках ушного, шейного отделов.., перелом обеих ключиц.., перелом гортани…» К горлу подкатила тошнота.
Кравченко стоял поодаль, потом повернулся и пошел к машине. Агахан Файруз так и стоял там все это время, тяжело опершись на капот. Он был мертвенно-бледен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23