Вот он: шлем с малиновой звездой, красные полосы
застежек на шинели, винтовка за плечом. И труба настоящая - тяжёлая,
блестящая, звонкая. Генке казалось иногда, что от горна перешёл на дя-
дю Алексея жёлтый золотистый налёт. На усы, на руки осела медная пыль,
жёлтыми точками засветилась в глазах.
Много раз Генка тайком подносил к губам холодный мундштук. Хотел
сыграть. Ничего не получалось, только хрип вылетал. Один раз заметил
это дядя Алексей. Ругать Генку не стал, смеяться - тоже. Объяснять на-
чал:
- Ты не просто дуй, а губы держи твёрдо. И язык к губам прижимай,
будто клапан. Воздух им выталкивай. "Атака языка" это называется. Поп-
робуй-ка.
Попробовал Генка - маленько получилось.
Потом стало получаться лучше.
Всякие сигналы показывал дядя Алексей, только один никогда не иг-
рал. Насвистит его, напоёт тихонько, а на трубе не играет.
- Если этот сигнал затрубить, тут, Генка, такое дело начнётся.
И всё же пришлось.
Как-то сидели Генка и дядя Алексей в казарменной каптёрке. Тихо
было, дождик моросил за окном. И вдруг затопали ноги, зашумели голоса.
Молоденький красноармеец забежал в каптёрку, покосился на Генку,
что-то на ухо шепнул дяде Алексею. Дядя Алексей встал. Генку взял за
плечо.
- Беги-ка, братец, домой. Дело серьезное.
Прихватил трубу и вышел.
И тут же донёсся со двора сигнал. Тот самый - прерывистый и нес-
покойный.
Не успел Генка домой убежать. Да и не хотел. Выскочил на крыльцо
и смотрел с тревогой, как строится в длинные шеренги полк. Штыки да
шлемы. Могучая сила, как стена. Вот уже и дяди Алексея не видать: за-
терялся в рядах. Вышли на середину двора командиры.
- По-олк! Нале-е. во! Шагом марш!
И пошли, ухая подмётками по брусчатке, рота за ротой. Исчезали за
широкой каменной аркой. И остались только несколько человек во дворе
да часовой.
- Куда они? - спросил Генка у часового.
- Банда объявилась. Беляки недорезанные.
Шёл Генка домой, а в ушах у него всё повторялся тревожный сигнал.
Какая же сила в трубе горниста! Заиграл - и встали железным стро-
ем тысячи товарищей. Кто их победит, кто сломит?

4
Полк не вернулся в казармы. На его место пришла другая часть. С
пушками и оркестром. Мальчишки бегали туда каждый день. Бориска, вос-
торженно хлопая ресницами и путаясь в словах, рассказывал про большие
орудия, сверкающие трубы музыкантов и вороную лошадь командира.
Но Генка больше не ходил в казармы. Всё равно дяди Алексея там не
было. Да и времени не стало. Устроили Генку всё-таки в слесарные мас-
терские.
- Слесарем будешь, рабочим человеком, - говорили Генке отцовы
друзья.
Рабочим - это хорошо. Только слова словами, а оказалось всё не
так. Делу никто не учит, а только слышишь: "Генка, слетай в цех, мас-
тера кликни!.. Генка, отнеси бумаги в контору. Генка, помоги инстру-
менты прибрать!"
Генка не отказывался, но досада его брала: разве при такой жизни
ремеслу научишься? Ну, а с другой стороны, жаловаться как-то неудобно.
Никто не обижает, а к делу не пристраивают, потому что жалеют: мал
ещё.
Наконец взял его в ученики слесарь Козельский, Степан Казимиро-
вич. Высокий, узкогрудый, желтолицый. Кашляет всё время. И не поймёшь:
сердитый или добрый. Если Генка неправильно держит напильник, Степан
Казимирович ничего не скажет, а молча возьмет и вложит в Генкины руки
инструмент как надо. Глядишь, через две минуты у Генки опять всё не
так получается. Тут бы Степану Казимировичу хоть слегка рассердиться,
а он опять подойдёт и давай снова всё молча показывать. Потом рядом
постоит, посмотрит, вот и всё. И кажется Генке, что Козельский недово-
лен. Один раз Генка не выдержал:
- Вы, Степан Казимирович, будто сердитесь всё время и молчите.
Лучше бы уж обругали, что ли.
Степан Казимирович хмыкнул в усы, покашлял и тихо сказал:
- Чего же мне на тебя сердиться, хлопец. Ты - старательный. Беда
только, что не туда твоё старание идёт. Я понимаю так, что место твоё
в школе, а не здесь.
Это он, Степан Казимирович, наверно, привёл однажды в цех кругло-
лицего веснушчатого парня в полинялой гимнастёрке и с командирскои
сумкой на плече.
- Здравствуйте, товарищи, - сказал парень и стрельнул весёлыми
глазами в Генкину сторону. - Дошли до нас такие слухи, что среди пожи-
лого народа завелось у вас молодое пополнение. Что же вы от нас моло-
дой рабочий класс прячете?
- Вон он, твой молодой класс, - проворчал бородатый слесарь Васи-
лий Ефимыч. - Пилку мне поломал, чёртова душа. На две минуты одолжил -
и конченое дело.
- Ты, Ефимыч, из-за этой пилки мальца запилишь совсем, - сказал
Степан Казимирович.
- Не пилку мне жалко, а то, что у нонешних молодых аккуратности
ни на грош.
- Как это "аккуратности ни на грош"? - шутливо рассердился па-
рень. - В этом мы разберёмся. А ну, товарищ Гена, айда на крыльцо, по-
говорим.
На крыльце он сразу посерьезнел.
- В общем, так. Зовут меня Анатолий, фамилия Суровкин. Я из ок-
ружкома комсомола. Слыхал про комсомол?
Генка даже обиделся:
- Как не слыхать! Я же не из дикого леса.
- Ну, а чего же ни разу к нам в клуб не зашёл? Это же недалеко,
на Пушкинской.
Генка чуть покраснел:
- Да. Все говорят: мал, мал. Надоело. Думал, не пустят. А что,
примете в комсомол, если приду?
Толя засмеялся:
- Ты больно скорый. Приходи, посмотрим. Ты кем в жизни быть соби-
раешься?
Генка знал - кем. Хотел он быть боевым трубачом. Но говорить об
этом никому не решался.
1 2 3 4 5 6