- У меня глаз верный, - медленно произнес Карякин, - вашего брата за версту чую. Изучил... Была такая возможность, да вы наверняка знаете. Давно понял, что ваши вокруг меня суетятся. Хотел даже сам подойти, поговорить по душам, однако интересно было узнать, чем все это кончится. Он перевел свои белесоватые глаза с Голубева на Шатохина и Чобу, сидящих несколько в стороне, и... улыбнулся. - Так в чем дело?
- Постараемся удовлетворить ваше любопытство, Валентин Семенович, губы Голубева тронула легкая усмешка. - Хочу, однако, напомнить, что вопросы здесь задаем мы.
- Уж это мне хорошо известно, гражданин начальник, - Карякин перешел на эту форму обращения, как бы напоминая о своем долголетнем пребывании в местах не столь отдаленных.
- Почему же так сразу - "гражданин начальник"? У меня есть имя и отчество - Алексей Васильевич. Вы, Карякин, кажется, еще не обвиняемый.
- Тогда кто же?
- Это будет зависеть от многого, и от вашего поведения - тоже.
Голубев по-прежнему изучающе присматривался к этому человеку, пытаясь прочитать по выражению очень обычного, ничем не примечательного лица его мысли. Ему приходилось допрашивать не только преступников, но и тех, кто уже отбыл "срок". Почти на каждом из них пребывание в заключении оставляло свою печать, не заметную неопытному глазу. Однако у майора глаз был наметан. Даже в уличной толпе, присмотревшись к случайному прохожему, он мог поставить "диагноз" и, если выпадал случай, убеждался в его правильности.
Однако в том, как вел себя Карякин, не было ничего от темного, блатного мира. Держится свободно, но не развязно, даже с некоторым достоинством, без того истерического надрыва, показной бравады, за которыми уголовники пытаются спрятать элементарную трусость. "Или он действительно спокоен, или умеет владеть собой, - решил майор. В любом случае с ним надо держать ухо востро".
Голубев начал с самого простого вопроса:
- За последнее время вы сдали в комиссионный магазин на Димитрова скульптуру, вазу, картины, весьма дорогостоящие. Не поясните, откуда у вас эти вещи?
- Почему же не пояснить. Это вещи не мои, а одного моего приятеля.
- Из Кишинева, - майор чуть приоткрыл свои карты.
- Да, оттуда, - спокойно подтвердил Карякин. - Вы, смотрю, даром времени не теряли.
- Так же, как и вы, Карякин, - усмехнулся майор. - Фамилия этого приятеля?
- Воронков Олег Георгиевич. Очень солидный человек, между прочим, его там многие знают. Коллекционер. Я у него дома несколько раз бывал. Попросил меня сдать. Здесь продать легче.
- Прекрасно, Валентин Семенович, - одобрительно произнес Голубев. Такой разговор мне пока нравится. Откуда у вашего приятеля эти вещи?
- Я уже показывал, что он - коллекционер, причем знающий. А коллекционерам такие вопросы не задают. Одно могу сказать - он их не украл. Вещи светлые. А остальное меня не интересовало.
- Что еще, кроме сданных вами в комиссионный магазин вещей, передал вам Воронков?
- Да так, кое-какие мелочи. Я ведь собираю старинные доски и прочее.
Майор выдвинул ящик стола, достал лампаду:
- Например, вот это?
Карякин не проявил радости при виде пропавшей лампады, скорее, наоборот - был неприятно удивлен.
- Она самая. Откуда она у вас?
- Скажите лучше, как попала она к Летинскому?
- Какому Летинскому? - искренне удивился Карякин. - Первый раз слышу эту фамилию... А дело было так. Звонит мне однажды домой какой-то человек, говорит, что врач, коллекционер, называет фамилию нашего общего знакомого и просит разрешения посмотреть мою коллекцию. Я не возражаю. Приезжает вскоре, носатый такой, сразу не понравился он мне, однако показываю вещи. Он восхищается, увидев эту лампаду, вытаскивает четыреста рублей и говорит: "Это вроде аванса, сейчас времени нет, я на дежурстве, а вечером продолжим разговор". Звонил он в тот день несколько раз, говорил, что не может вырваться, сложное дежурство выпало, несколько операций пришлось сделать. Наконец, уже часов в одиннадцать, позвонил, назначил встречу возле поликлиники, сказал, чтобы я захватил с собой потиры, чаши и другие вещи, которые он отобрал днем. Подозрительно мне это показалось, однако хватаю такси, еду. Этот носатый возле "Жигулей" стоит. Пальто расстегнуто, белый халат виден. И машина медицинская, с надписью. Значит, думаю не соврал, действительно врач. Говорит, поедем к нему домой. Долго ехали, куда-то по Ленинградскому шоссе, я номера дома не помню. Заезжаем во двор, он берет сумку и говорит: "Извините, ко мне домой нельзя, жена болеет и все такое. Я сейчас, только посмотрю еще разок вещи, выйду и рассчитаемся. Шофер наш, больничный, в машине останется, не беспокойтесь". И ушел. А минут через двадцать шофер включает мотор. "Ты как хочешь, а я ждать больше не могу". И поехал. Тут я и понял: да это же чистое динамо. Как фраера меня провели. Уехала машина, а я остался. Дом огромный, где его искать, носатого, куда пойдешь?
- В милицию, например, - подсказал Шатохин. - Почему вы не заявили, Карякин?
Тот смешался, но только на секунду:
- У вас и так работы хватает, - лицо Карякина расплылось в ухмылке, да и все же дал он четыреста рублей, этот доктор.
- Допустим. А сколько вам заплатили американские дипломаты за икону? - Голубев приоткрыл еще одну карту.
Ухмылка мигом слетела с лица Карякина.
- Какие дипломаты? - растерянно пробормотал он, - не знаю никаких дипломатов.
- Те, с которыми вы сидели в "Звездном небе". Неужели забыли? Такая теплая компания. Могу напомнить. - Майор снова полез в ящик и вытащил несколько фотографий. - Хорошо получились, между прочим, особенно ваша дама. Фотогеничная.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61