Вс
его этого мальчики знать в начале семидесятых, естественно, не могли. Да и
не только они Ц кто, в каком мистическом бреду мог тогда нафантазироват
ь, что Город сложит две судьбы, чтобы получить необходимое оружие, Ц хотя
бы для одного, но беспощадного выстрела...
Был, правда, и еще один мальчик Ц также ровесник Тульского и Токарева и, н
е появись он на свете, может быть, и не было бы необходимости двум судьбам
сливаться в одно оружие (у Судьбы ведь не только орудия есть, имеется и ору
жие), но... Но не хочется пока называть имени этого третьего. Рассказываема
я история Ц это история Тульского Ц Токарева, а третьему в ней достанет
ся место похожего на тире прочерка...

Тульский

10 апреля 1972 г.
Ленинград, В.О., Галерная гавань.

Обыкновенный питерский двор-колодец жил своей обыкновенной жизнью. Чут
ь ли не треть окон завешано разнотонным, но в целом почему-то бесцветным б
ельем на просушке, пригашивавшим звуки коммунальных кухонь и впитывавш
им вылетавшие оттуда же запахи Ц очень разные, но с преобладанием арома
та жаренной на шипящем сале картошки. В таких дворах почти никогда не быв
ает тихо, хотя шумы смысловые (вроде женского голоса, звавшего Леву домой
немедленно) прорезали фоновый гул-ворчание не так уж и часто. В Питере кли
мат не разрешает кричать долго и много, как на Юге, Ц горло застудить легк
о. В Питере принято разговаривать приглушенно Ц как правило, потому что
бывает, естественно, по-всякому...
Вот и шпанская гаванская ватага, приютившаяся на разжеванных скисшим сн
егом скамейках во дворе, вела себя не шумно. Кто-то забыл, а многие и не знал
и никогда, что питерские шпанские ватаги того времени были почти национа
льностью, Ц с характерными отличительными чертами.
Непередаваемые ухмылки, сопровождаемые неподражаемым сплевыванием че
рез зуб Ц догадайся с двух заходов, сколько раз нужно было без очевидцев
цыкнуть, упражняясь, чтобы потом плевок в обществе получился естественн
ым и уместным? Да при этом нужно было еще ненавязчиво и тактично продемон
стрировать забытые ныне фиксы Ц целая наука... А кепки? Правильно их носит
ь могла только шпана, потому что лишь настоящий матрос умеет, не надрывая
сь, удерживать на затылке бескозырку.
А еще шпана умела говорить глазами, и взгляды их школьницы из приличных с
емей не держали.
Почти на всю скамейку разбушлатился посреди молодых взрослый мужчина
Ц не молодой и не старый, но вряд ли бы кто дал ему уже прожитые сорок пять
Ц а сколько из них он подарил Хозяину, надо было проверять по специальны
м учетам.
Взрослый пользовался многими именами, но звали его Варшавой, и он был нас
тоящим вором, потому что и воры бывают по-настоящему талантливыми в свое
м деле. Легенд о нем ходило много; рассказывали, например, что в ресторанах
умел Варшава перекусывать зубами золотые цепочки с полных шей взопревш
их от волнения торговых дам. Если кто не верит Ц может проэкспериментир
овать, чтобы убедиться Ц умение такое враз не выстрадаешь. А если остави
ть сдачу романтике Ц то был Варшава правильным вором, то есть таким, кото
рый к слову "карман" ну никак не мог добавить прилагательное "чужой", котор
ый если уж вынимал из кармана финку Ц то не для того, чтобы "попужать". Жизн
ь за Варшавой угадывалась страшная, но на широту его души не повлияло (вер
нее Ц повлияло в плюс) то, сколько раз он был бит и проловлен.
Варшава мог легко, с настроения, "отломить" местной бабульке все вот тольк
о сейчас "воткнутые" дензнаки Ц без свидетелей и бубнового будущего инт
ереса. Наворочавшись на нарах, навырывавшись и выковавшись в Личность, В
аршава легко, порой с одного взгляда, делил сотрудников милиции на "цветн
ых" и "легавых", причем к последним, как это ни странно, в глубине души относи
лся с симпатией. Бывалый взгляд мог увидеть за его обтянутыми сухой, слов
но дубленой, кожей скулами несколько этапов в сталинских эшелонах. Сам ж
е Варшава умел смотреть собеседнику сквозь лицо, упираясь в затылок. От т
акого взгляда становилось крайне неуютно, казалось, что он мог видеть ды
рки на носках через ботинки. Разговаривать с ним было непросто, потому чт
о стержень разговора он хватал сразу и потом буквально наматывал на этот
стержень фразы Ц и свои, и собеседника. Интересная у него имелась привыч
ка: в словесном споре Варшава откидывался чуть назад, прикрывал ладонью
глаза, потом раздвигал пальцы, прищуривался-прицеливался в просвет, а по
том, растягивая по-блатному гласные, начинал вдруг швырять (как поленья) к
ороткие и очень емкие мысли.
Несмотря на все прожитое, тело вора оставалось сильным и витым, но без дер
ганой лагерной истеричности, а ростом он вышел выше среднего. Силу давал
а горячая кровь, полная энергии, и нутро, рожденное быть зависимым только
от своей совести. Интересно, что за все лагерные годы, когда холодно было л
ишь летом, а зимой Ц жутко, он не приобрел ни одной чернильной точки под к
ожей. Этим, кстати, несмотря на ортодоксальную воровскую татуировочную т
радицию, заслужил себе Варшава скрытое и не всегда приязненное уважение
своих.
На его мировоззрение сильно повлияли два устных рассказа и одна книга. О
н был восьмилетним беспризорником, когда услышал случайно и запомнил се
тования старого вора: "...раскатали веру, як тесто. Можно политических щеми
ть теперича! И это Ц дошло до того, что блатные святую пайку отбирают у оч
кариков! [По воровскому закону хлебная пайка считается неприкосновенно
й]. Трясина... Если гэпэушники потакают Ц значит, их выгода!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14