Борьба с пьянством поиобрела уж совсем шизофренический характер, и водку подавали целомудренно — в бутылках из-под минералки. Впрочем, это все ерунда… это все не главное.Главное, что они встретились. Чернышев пришел в костюме, при галстуке. Мукусеев протянул правую руку… и замер.— Как же так? — спросил он растерянно. — Как же так, док?— Три в носу, и все пройдет, — ответил Геннадий. Правый рукав шикарного костюма был аккуратно заправлен в карман. — Три в носу… бывает. А стакан можно и левой поднимать.В тот день они напились вдрызг… «Так что с рукой-то. Гена?» — «Да вот… духи обстреляли гарнизон… граната влетела прямо в палатку. Ну да ерунда, стакан-то можно и левой поднимать. Верно?»— А как там Джинн?— Погиб, мужики, Джинн.И рука дрогнула. И водка выплеснулась на скатерть в синих и красных квадратиках.— Когда?— Месяц назад. Ушел встречать караван и не вернулся.— Так, может, жив? Может, в плену?— Может… все может. Только он в плен бы не дался. Здесь не получают отделы, Здесь берут караваны, Мужчины — не по стечению хромосомных обстоятельств. ЧАСТЬ ПЕРВАЯ 1 сентября 1991 года. Белград. Утро было свежим, солнце ярким, а небо голубым. На улицах Белграда царило лето. Под зонтиками уличных кафе сидели по-летнему одетые люди, звучала музыка, катили потоки чистеньких автомобилей.В 9:47 от дома АПН в центре Белграда отъехал синий «опель-омега» с дипломатическими номерами. На заднем сиденье машины лежала профессиональная видеокамера и свернутое вокруг древка белое полотенце. «Опель» катился по улицам респектабельного, европейского города на север, к выезду на магистраль «Белград — Загреб»… «Опель» ехал на войну. За рулем сидел специальный корреспондент первого канала телевидения СССР Виктор Ножкин, на правом сиденье расположился оператор — Геннадий Курнев. Звучала музыка из магнитолы, воздух втекал в приспущенные стекла, все светофоры давали «зеленый»…Спустя двадцать минут «опель» выскочил из города. На контроле Виктор заплатил пятнадцать миллионов динаров за проезд по магистрали, и машина, стремительно набирая скорость, рванулась на север.— Вперед, — сказал Курнев, — на баррикады!Он закурил, вставил в «пасть» магнитолы кассету и откинулся в кресле. Из динамиков зазвучала гитара и мужской баритон запел:На поле танки грохотали,Танкисты шли в последний бой…«Опель» легко обогнал две здоровенных фуры, перестроился в правый ряд.Виктор Ножкин посмотрел на часы, на дорогу, на своего оператора и сказал:— Песня, конечно, хорошая. Но сейчас будут новости. Давай-ка, Гена, послушаем последние сводки… что там?Геннадий нажал клавишу, песня оборвалась, кассета выскочила наружу. Сразу зазвучал голос диктора:— Нынешней ночью в районе Костайницы Сербской продолжался артиллерийский обстрел. Мощным артиллерийским и минометным ударом уничтожены две огневые точки хорватов и один бронетранспортер…— Значит, — сказал Виктор, — район мы определили правильно: Костайница… Думаю, что вот-вот сербы начнут наступление.Диктор продолжал говорить о потерях, «опель» летел на север, о лобовое стекло бились насекомые, оставляя на нем маленькие кляксы… Курнев снова утопил кассету в магнитолу: …Четыре тру-упа возле та-анка Украсят утренний пейзаж… Чем дальше «опель» уходил от Белграда и приближался к Костайнице, тем реже становился поток автомобилей, тем чаще встречались следы войны. Стояли в поселках сожженные и разрушенные дома, смотрели пустыми, без стекла, окнами. На обочинах и в кюветах лежали изувеченные автомобили, подбитая бронетехника. В полях лежали тысячи невидимых мин. Снимать их было некому, поэтому многие поля стояли неубранные… Было очевидно, что урожай на них погибнет. Бессмысленная и невероятно жестокая балканская война уродовала лицо Югославии. Покрывала его воронками — чудовищной оспой воины. Народы, десятилетиями мирно жившие рядом, сросшиеся, как сиамские близнецы, казалось, обезумели. В самой благополучной из всех стран бывшего соцлагеря появились тысячи, десятки тысяч бездомных ибеженцев… стелился над Югославией смрад, росли кладбища, отпевали в сербских церквах и хорватских костелах стариков, детей, женщин… «Опель» ехал на войну.Через два часа он был уже в прифронтовой полосе. Курнев развернул и выставил в окно флаг — над машиной упруго вытянулось белое полотнище с буквами TV.На блокпосту у Костайницы «опель» остановили бойцы сербского ополчения. Они были неб?иты, в камуфляжных куртках, с автоматами Калашникова. В покрасневших от недосыпа глазах пряталась усталость. Старший равнодушно изучил документы, махнул рукой: проезжайте, и добавил:— Куда вас, к черту, несет? Беды на свою задницу ищите, братушки?— Работа у нас такая, брат, — ответил Виктор.— Ну смотрите… хорваты простреливают дорогу вдоль и поперек. И на флаг ваш не посмотрят…— Да ладно, не в первый раз.— Ну смотрите, вам видней. Удачи, братушки.— И тебе удачи, брат.«Опель» въехал в Костайницу. Город казался мертвым, его жители прятались за стенами домов, поклеванных пулями и осколками, висел в воздухе запах гари, по тротуару бежала, поджав хвост, серая собачонка… Вдали безмятежно голубели горы.Геннадий вытащил из футляра камеру, приготовился снимать. Виктор кивнул в сторону открытой кафушки с одиноко скучающим хозяином у дверей:— Ну что, Гена, хлебнем кофейку или сразу за работу?— М-м… давай за работу.— О'кей. С кого нынче начнем — с сербов или с хорватов? — Геннадий вытащил монету:— Сейчас прикинем. Орел — сербы, решка — хорваты.Щелчком большого пальца он подбросил монету. Вращаясь, бросая блики, монетка подлетела вверх… замерла и упала в ладонь Геннадия Курнева.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14