А пока она только увлечена им. Сильно, искренно… Но все-таки это еще не пылкая, безумная страсть, которой нет преград.
IX
Легкомысленный, вечно веселый дотоле артист становился с каждым днем все сумрачнее, по мере того что прелестная княжна, очаровывая его, сердечно и наивно, хотя все-таки не прямо, а намеками, выказывала ему свое увлечение. Сначала в самозваном маркизе заговорила только алчность.
Его соблазнили средства княжны, ее обстановка, куча денег, которую она тратила на туалеты и на всякий вздор. Эта масса, наконец, бриллиантов и вещей, которая появлялась на ней… На бале все видели и ахали от ее жемчугов и бриллиантов, а между тем у нее было еще полдюжины всяких парюр из рубинов, изумрудов. Он даже видел целую коллекцию бирюзовых украшений с алмазами, от шпилек в голову и до пряжек на башмаки из такой пары бирюзы, которая одна стоила до тысячи рублей.
Этот блеск обстановки ослепил и привлек проходимца, как манит серенькую бабочку огонь, ярко сверкающий среди мрака темной ночи. Но около этого огня, помимо ослепительного блеска, есть и заманчивое тепло, которого, быть может, и ищет ночная бабочка, не ведающая лучей солнца. Этот проходимец, как одаренный от природы художник, у которого была все-таки чистая и чуткая к прекрасному душа, пылкое сердце, полное порою высоких стремлений и благородных порывов, скоро отнесся к любящему его существу совершенно иначе.
Он скоро перестал думать о самоцветных парюрах и бриллиантах знатной персиянки и видел в ней только девушку, прелестную лицом, чувствительную сердцем, остроумную в беседе.
Были минуты, и артист сознавался себе самому – и был горд этим сознанием – что если наутро он узнает, что персидская принцесса самозванка, или если окажется, что она разорена, нищая, без приюта… то он предложит ей разделить с ним его холодную горницу в Вильно, его необеспеченный кусок хлеба, добываемый мало кому нужным трудом… Потому что он любит ее… Да любит страстно – не за бриллианты ее… а за эти проникающие в сердце бирюзовые глазки, эту простодушную улыбку пухленьких пунцовых губок и грациозно мягкие движения котенка.
Вскоре и совершенно неожиданно для артиста произошло объяснение.
Он сидел, по обыкновению, у княжны, и было уже поздно. Эмете была скучна на этот раз и малоразговорчива и наконец, когда артист напомнил, что уже скоро полночь, и, встав, начал собираться домой, – красавица насмешливо и раздражительно вымолвила:
– Да, пора… Вообще пора… и мне пора домой.
Музыкант изумленно поглядел на нее, его удивил оттенок досады в голосе ее, а равно и слова, которых он не понял.
– Домой? вам? – вымолвил Шмитгоф, стоя пред ней.
– Да. Не вечно же я буду здесь в Петербурге. Дело мое, говорил вчера князь, чрез три дня будет решево – и я могу ехать к себе на родину.
Артист стоял как громом пораженный… Такое простое обстоятельство еще ни разу ему не приходило на ум.
– Что с вами? – спросила Эмете.
– Я не думал никогда об этом, – сознался он. – Мне не приходило на ум, что вы можете вдруг уехать и я никогда вас более не увижу.
– От вас зависит… – едва слышно произнесла Эмете и отвернулась от него как бы в досаде.
Наступило молчание…
– Но зачем вам ехать?.. – вымолвил он наконец. – Отчего не жить здесь? Ну, хоть до зимы… Вы свободны…
– Гассан не хочет. Он хочет скорее венчаться.
– Но вы сто раз говорили мне, – воскликнул вдруг артист горячо, – что вы его не любите и не пойдете за него!
– Да… Если найдется другой, который меня полюбит и которого я полюблю.
– И такого нет?.. – нерешительно произнес он.
– Которого я люблю? Есть. Но он… Я не знаю…
Наступило опять молчание… Княжна будто ждала и ожидала помощи, но артист, взволнованный, тяжело дышал и молчал, опустив глаза в пол.
– Я не знаю, любит ли меня тот, за которого я бы пошла? Он ни разу не сказал мне этого прямо. Почему? Бог его знает…
Артист упорно молчал. Эмете продолжала решительнее:
– Я могу думать, что он меня любит. Но он молчит. Вот… Вот и теперь молчит… Что же мне делать? Уезжать, конечно, и выходить замуж за Гассана…
– Он молчит, потому что он боится этого признания, – выговорил чрез силу Шмитгоф. – Он может признанием сразу все потерять…
– Я не понимаю…
– Скажите мне: кого вы любите?.. – произнес вдруг артист, наступая на сидящую Эмите как бы с угрозой.
– Кого? Зачем эта странная игра в слова. Вы знаете…
– Скажите мне имя человека, которого вы полюбили… Скажите мне его титул, его положение в обществе…
– Имя его простое, как и происхождение… А положение его самое скромное и самое блестящее вместе: он замечательный музыкант…
– Его имя?.. Его имя? – почти закричал артист. – Его имя для вас маркиз Морельен де ла Тур… Понимаете ли вы меня! – кричал молодой человек с отчаянием в голосе.
– Вы ошибаетесь, я люблю другого, а не маркиза Морельена, – серьезно говорила княжна, вскидывая опущенные глаза и глядя артисту прямо в лицо.
Он стоял пред ней как истукан, глядел на нее, но почти не видел от тревоги на сердце.
– Я люблю музыканта-скрипача, неведомого происхождения, которого имя Шмитгоф, – тихо проговорила княжна.
Молодой человек вскрикнул, бросился пред ней на колени и схватил ее за руки.
– Что вы сказали? Что вы сказали?
Она молчала и не двигалась. Он прильнул губами к ее рукам и, не произнося ни слова, целовал их.
Княжна снова заговорила первая и передала ему, что она на другой же день после бала узнала все. Ее гости рассказали и предупредили ее, кто он. А князь из ревности подтвердил тоже, что музыкант не француз, а безвестной национальности и не только не маркиз, но даже и не дворянин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54