У графа Сапеги-старика есть за пазухой такой камешек, который он может достать и швырнуть в меня. А я боюсь этого камешка. Поняла ты?
– Нет, – отозвалась Софья.
– Граф Сапега знает одно такое дело, которое он пока держит про себя. Если он огласит сие, то мне великий причинит ущерб… Хоть силен я, а это вредительство Сапеги мне страшно. Пока он будет молчать, ожидая, что я, твой сват, выхлопочу у государя для тебя, будущей его невестки, большущее приданое… А знай он, что мы с тобой лицедействуем, скоморошествуем и их надуваем, – беда! Как раз слазает он за пазуху и пустит сим булыжником в меня… Так вот будь же с ними обоими осторожна. Со стариком ласкова, а с молодым, делать нечего, прикидывайся его любовью.
Меншиков встал, и только тут Софья вспомнила о том, что надлежало узнать у властного князя. На вопрос ее, опасаться ли всем им, родичам царицы, «дурного с ними поступления», Меншиков рассмеялся:
– Ничего вам не будет… За что? Вы сидели и сидите смирно. Отец твой и дядя не мешались ни во что, ни в какие переплеты не попадали, друзей не приобрели себе, да и зато врагов не нажили. Вас никто не тронет. Может быть, все вы получите меньше вотчин и иждивения, чем предполагала покойная царица, правда!.. Но худого вам ничего учинено не будет. А разве они все опасаются?
– Да, – отвечала Софья. – Они боятся, что всех возьмут и водворят на старые места в крепость к прежним помещикам: Лауренцкому, Вульфеншильду и Ростовской. А то, говорят, засадят всех в острог или сошлют в Соловки.
– Пустое! Пойдем, я им скажу сейчас, чтобы они не тревожились.
Князь вышел из горницы в сопровождении Софьи. Вся семья была в сборе в большой столовой и снова с поклонами встретила князя, менее робея и трепеща, чем прежде, так как долгая беседа его с Софьей предсказывала нечто хорошее. Но ласковое лицо Меншикова снова сделалось серьезнее и холоднее.
Он оглядел всю толпу взрослых, подростков и детей и произнес сухо, преимущественно обращаясь к Карлу Самойловичу:
– Вы бросьте тревожиться. Опасаться вам нечего: никакой беды вам не приключится. Будет с вами поступлено по совести и по закону. Что обещала вам покойная государыня – то и будет. Получите вы разные подмосковные и замосковные вотчины и поедете в них хозяйничать и управляться со своими рабами. А вот Яункундзе выйдет замуж за графа Сапегу.
И Меншиков, поглядев в лицо Софьи, остался доволен ею. Она не смутилась при этой лжи князя, смело смотрела на всех, как бы подтверждая слова его.
Князь Меншиков уехал, а в Крюйсовом доме снова стало весело. Анна Ефимовская, приходившая в отчаяние все эти дни и только не плакавшая потому, что не умела делать этого, теперь снова начала воевать с сестрой, с мужем и детьми. Но более всего доставалось, конечно, прислуге.
XVIII
Вскоре после этого дня в семье Скавронских случилось событие немалой важности: появился в доме привезенный из польской Лифляндии беглец Дирих.
Офицер, доставивший графа Федора Самойловича Скавронского, передал его с рук на руки графу Карлусу Самойловичу. Вся родня едва узнала привезенного беглеца: он, казалось, постарел лет на десять.
На расспросы всех, даже на просьбы брата Карлуса, даже на ласки Марьи Скавронской Дирих отзывался только односложно, но ничего не говорил о себе, ничего не рассказал. Где он был? Что делал? Нашел ли свою Трину и виделся ли с ней? Он ни словом не обмолвился.
Родня, не добившись ничего, махнула рукой. Беглеца снова свели в отдельную комнату и стали уже теперь сторожить. Был отдан строжайший приказ даже всей прислуге не спускать графа Федора Самойловича с глаз. Всем детям было тоже поручено следить за дядей Дирихом, и если будет замечено, что собирается со двора, то сейчас же дать знать или Карлу Самойловичу, или, за его отсутствием, старшему сыну его Антону.
С этого дня граф Федор Самойлович жил как бы под крепчайшим караулом. Но как в первый день, так и в последующие никто от него ничего не добился. Даже Марья Скавронская, которую он наиболее любил, напрасно приставала к нему, расспрашивая ласково и сердечно и стараясь вызвать его на откровенную беседу, – Федор Самойлович только тихо тряс головою и ничего не говорил.
Чрез неделю после его возвращения явился к нему Карлус, сел подле него и выговорил:
– Ну, брат, я к тебе по важному делу. Приказание тебе вышло, коего ослушаться ты не можешь. Я знаю, ты опять не будешь отвечать мне, будешь только мычать по-коровьи да головой трясти!.. Но это твое дело. А то, что тебе приказано, мы должны всячески стараться тебя заставить исполнить… И заставим! Тебе строжайше вышел приказ – жениться.
Дирих, сидевший, как всегда, немножко сгорбившись и опустив белые глаза в пол, вдруг встрепенулся и с ужасом глянул брату в лицо.
– Жениться!.. – проговорил он.
– Ага, заговорил!.. – усмехнулся Карлус. – Ну вот и слава Богу!.. Да, братец ты мой, приказ тебе жениться… Мало того, великая княжна цесаревна Елизавета Петровна тебе уже и невесту выискала. Не очень она молода, да и не очень собой хороша – да тебе это и не нужно. Зато она старинная российская дворянка. Девица золотого сердца и прекрасная хозяйка. Имя ей Екатерина, стало быть, тоже Трина, по отчеству Родионовна, а по прозванию Сабурова.
– Не хочу, – отозвался Дирих глухо.
– Хочешь ты, не хочешь, об этом речи не будет. Приказано тебе жениться, невесту нашли, и будем мы тебя венчать не ныне-завтра.
– Я ее зарежу, – так же глухо отозвался Дирих.
– Тогда тебя отстегают плетьми! – строго произнес Карл Самойлович.
– И пущай!
– Да еще отрубят голову чрез палача.
– И пущай! – снова отозвался Дирих.
Карл Самойлович начал уговаривать брата, убеждать, даже начал ласкать его, гладить по плечу и по колену, как малого ребенка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76