Хохотали господа, хохотали дети, хохотали холопы.
– Ай да угостили польскую гостью!.. – радовались все.
– Поделом этой «рагане» проклятой! – говорил и Карл Самойлович. – Но я боюсь, подаст она жалобу государыне. Не нажить бы нам беды.
Через два дня графу Скавронскому, несколько оторопевшему, доложили, что к нему пожаловал от государыни генерал Девьер.
Карл Самойлович быстро вышел к зятю могущественного князя Меншикова и понял тотчас причину посещения такого лица.
Девьер вежливо, но холодно расспросил все, касающееся до приключения с польской панной в Крюйсовом доме.
– Я должен тебе, господин граф Карл Самойлович, передать, – сказал Девьер, – в случае если все оное приключение правдиво, что ее величество сим поступлением вашим очень будет огорчена… Дворянин пори холопа. Это законы статские одобряют. Но дворянин дворянина или дворянку пороть не должен. Оное деяние соблазнительно для холопов стать может.
Девьер уехал, говоря, что подробно доложит все государыне, а Скавронский волновался целый день и попрекал не менее смущенную Анну.
– Всего лишить могут, – говорил он сестре.
Но ввечеру приехала Софья и рассказала, что хотя не присутствовала при докладе Девьера, но слышала все в растворенные двери.
– Что же государыня?! – воскликнуло враз несколько голосов.
– Государыня все качала головой! – наивно вымолвила Софья. – Все качала головой, но ни слова не сказала.
IX
Однажды, вскоре после этого приключения, все обыватели Крюйсова дома, плотно пообедав, собрались в большую гостиную, чтобы съесть десять фунтов калужского теста, подаренного им накануне одним из питерских сановников.
Сановник этот был из числа тех, которые считают святым долгом, актом великой философии обыденного разума ухаживать заранее, вовремя, за каждой личностью, которая может со временем оказаться полезной.
Появление в столице членов «оной фамилии» заставило многих петербургских дворян заискивать у них с первых же дней. «Почем знать!»
Коробка с калужским тестом, из которой нарезались здоровенные порции на взрослых и детей трех семей, быстро опорожнилась.
– А дяде Дириху? – произнес вдруг двенадцатилетний Мартын Скавронский.
– Его нету. Не пришел, так и поделом, – отозвалась Анна. – Валяется небось у себя на постели пьяный.
– Его там нет, – заметил кто-то из сыновей Ефимовских.
– Его и ночью не было, – сказал Антон Скавронский.
– Как! Ночью не было?! – отозвались несколько человек зараз.
– Да так. Я был вчера ввечеру у него в горнице – его не было. Нынче, рано поутру, опять пришел – все его нет, – объяснил юноша. – Я уж спрашивал всех холопов – говорят, со вчерашнего дня дяди Дириха нет.
– Что ты врешь!.. – воскликнул Карл Самойлович несколько тревожно.
– Ей-Богу, отец!.. – отозвался Антон.
– Что же ты мне не сказал?.. Что ты махонькой, что ли, не понимаешь, что это дело важное.
– Да думал – вернется к обеду.
Карлус тотчас же вскочил и пошел опрашивать людей. Вслед за ним поднялись и другие, и скоро опросы пошли по всем горницам, у всех дворовых мужчин и женщин.
Оказалось то же, что говорил старший Скавронский отцу. Люди отвечали, что графа Федора Самойловича нет со вчерашнего дня.
– Да как же вы все молчка!.. Ах, черти! – отчаянно воскликнул Карлус.
Таким образом, уже сутки как Дирих исчез из дому, и никто о нем не хватился. Все обитатели Крюйсова дома, видя чрезвычайно встревоженное лицо Карлуса, поняли сразу, что исчезновение их полоумного родственника имеет значение события.
Разумеется, граф Скавронский тотчас же принял всякие меры, поехал сам и послал старшего сына, а равно зятя Михаилу Ефимовского к начальствующим лицам в городе, чтобы заявить о случившемся.
Начальство поднялось на ноги, но более или менее лениво и неохотно.
– Может, где-нибудь в городе, – говорили они. – Вечером вернется.
На другой день, рано утром, все столичное начальство не только было на ногах, но усиленно хлопотало и озабоченно рыскало по городу.
Случилось это потому, что императрица, которой доложила обо всем Софья, встревожилась и приказала разыскать пропавшего как можно скорее.
Но все поиски в столице оказались тщетны. Обшарили и обыскали все мышиные норки – но нигде графа Федора Самойловича Скавронского не оказалось, никто его даже не видал. Он канул как топор в воду.
– Уж и впрямь не утопился ли, – встревожился Карлус.
– Хорошее бы дело… – заявляла Анна.
– Нет, не утопился… – говорила Марья Скавронская. – Верно вам говорю… Я знаю. Он мне не раз проговаривался… Он убежал, и искать его нечего… Бог с ним! Он здесь помрет от тоски.
– С ума ты сошла! – отозвался Карлус. – Разве можно дозволить, чтобы граф Скавронский в ямщики опять пошел и с латышкой жить стал!.. Надо его разыскать и хоть на веревке привести обратно.
– Ну, а если разыскивать, – объяснила Марья, – то ищите его там, где Трина.
– Где Трина? Да черт ее знает, где она теперь!
Карлус снова отправился по начальству, заявил о своем предположении, что брат вышел или выехал из столицы и что искать его нужно на большом тракте во вновь завоеванный край.
Два курьера были тотчас же отправлены в русскую Лифляндию и Эстляндию, а двух других отправили в Литву и польскую Лифляндию.
Каждому из посланцев было обещано по сто рублей награды за находку… А это было суммой очень большой!..
Между тем, пока в столице хватились графа Федора Скавронского, беспокоились и искали, сам белобрысый Дирих мирно двигался по большому тракту на Псков.
Торжественность в лице и недоброе выражение в глазах, которое заметил недавно в брате Карлус, были следствием его внутреннего решения, о котором Дирих признавался Софье и только вскользь намекал Марье, – женщинам, к которым он относился сердечно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76